- Было дело.
- О, б..я. И вярнулси?!
- Как видишь.
- Удивительно. Наши туда вообще не ходют.
- Боятся?
- А то.
- Чего же?
- Что-то ты недоговариваешь, вот чего. Я ж вижу.
- Да нет. - Слава решил солгать. - Забрался, посмотрел -- дальше пошел. А что... нельзя было?
- Врешь.
Слава понял: алкоголь пронял аборигена, короче, торкнуло. В этом "врешь" читался элемент агрессии.
- Да. Вру. - Снова сказал неправду Функель. - Не поднимался я на гору.
- И правильно.
- Ну, а если бы залез...
- Нормальным бы уже не вернулся. Плесни. - Слава налил. У странника опыт: есть такие индивидуумы, которым пить противопоказано -- у них черлак напрочь сносит -- и, видно, пастух из таковых. Оскар, заголосил тоном пономаря, сдабривая речь выразительными русскими ругательствами: - Наши .... туда не .... ходють. А чужаки .... навроде тебя ..... суются - и...
Пауза. Оскар пьет -- кадык играет. Слава гадает, как повернуть разговор в иное русло. За годы странствий Функель выработал три простых правила, благодаря которым можно избежать звездюлей. Первое: не пить нахаляву. Второе: не заглядываться на чужих телок. Третье: не вступать в религиозные дискуссии. Похоже, Горушка -- вопрос местных верований. Они наложили на сей объект табу и методом отрицания ему поклоняются. Любопытно, конечно, разузнать подробности, но не из пьяных же уст.
По счастью в горницу ввалился человек. У нас же Бог троицу любит (в прописном и строчном смыслах). Лысый старик, напоминающий сатира, укорительно произнес:
- Тебя, Ося, у водокачки слышно. Чё орешь?
- Слава, Смирнов. - Привстав, представился Функель.
- Вижу. - Отрезал сатир.
- Дримидонтыч, садись. - Умиротворился Оскар. И хозяйским голосом, как будто Функель -- жена, приказал: - Славик, плесни всем.
Странник уже понял, что спокою не будет. Мог бы переночевать и в палатке, но захотелось после случившегося живого человеческого разговора, а пастуху явно хочется побравировать, типа: вот, глянь, старикан: вы меня за дерьмо держите, а у меня чужак в шестерках.
Кратко произнеся невнятное "Нуштопфсем" дед хватанул, закашлялся и прослезился. Слава приметил, что у него руки все в тюремных наколках.
- Значит, о Горушке речь завели. - Занюхав рукавом заявил старик.
- Ну-у-у... не... - Функель хотел уйти от темы.
- А я вот, что скажу. Ты, Ося, своим сном разума родишь чудовищ. Обо всем надо понимать объ-ек-тив-но. - Дед говорил с видимой надменностью. - Так ты там был, что ль?
Это уже обращение к Славе. А путник от моральной и физической усталости не рад уже ничему.
- Ну-у-у... мимо проходил.
- И правильно. Хотя...
Повисла мучительная пауза. Похоже, перед тем как впереться к Оскару, сатир некоторое время подслушивал. Слава хотел уж было сказать: "Вы тут посидите, а я уж полежу...", но не тут-то было:
- Там монах один был. Давно. Он с чертом сдружился. И... ну, все тяжкие, прОчее. В итоге братию проклял, а с нею и место. Вот.
- Дримидонтыч, не неси. - Оскар держал свою сторону: - Какой на хрен монах. После всего этого благолепия там же еще люди жили. Атеисты -- и вообще. Разные.
- Да как будто я не знаю. А монашье проклятье -- это ..... (сатир грязно выругался). Ты, Ося, еще в горшок срал, когда я на Горушке-то гостевал. И с теми людьми, как ты говоришь, теистами, между прочим, общался.
- Дримидонтыч, факты. Факты -- хде? Славик. Плесни всем.
Функель обрадовался, что вылил в стаканы последнее.
- Ну, - произнес сатир, - за души праведников.
Едва осушили, на столе возникла новая бутыль, полная. Славе даже стало дурно.
- Какие еще праведники? - Испросил Функель, совладав с приступом тошноты.
- Которые грехи того монаха отмаливали. Хотя и сами о том не догадывались. С некоторыми я говорил. Вот. Если б ты на Горушку-то поднялся, тоже... того. И про факты, Ося. Я те лучше аргумент изложу в студию. Среди них был один такой, кто есть твой, между прочим, родной кровный отец... проезжий молодец.
- Ты звезди-звезди, Дримидонтыч, да не зазвизживайся.
- Мать-покойница от тебя скрывала. А я теперь не скрою.
- А я не верю. Не ве-рю.
- Р-р-ргебята, даайте фвыть дгуф-но. - Слава и сам почувствовал, насколько безобразно у него заплетается язык. - Ве-гю, не ве-гю. Станиф-лаф-ски-е-е-е...
- А я так соображаю, - Оскар вновь заголосил во всю глотку, - что там Пуп Земли. Потому там народ и пропадает...
Функель пытался въехать в смысл беседы на повышенных тонах двух аборигенов. Но уже уплывал в отруб...
НЕ ОТПУСКАЕТ
Дотошный читатель спросит: "Слушай, пис-сатель: а как это твой Функель вообще без женщины обходится. Вроде молодой парень, не урод..." Вопрос поставлен неверно. Надо спросить: а как женщины обходятся без Функеля? Я вот покамест не женщина, а посему ответа у меня нет.
Проснувшись, Слава еще некоторое время соображал, где он. Увидев на под столом две пустые бутылки, что-то припомнил -- в частности, о том, от чего погибла его яблоня. В горнице было светло и пусто, видимо, пастырь пошел гонять свое стадо. Раскалывалась башка, а похмелиться нечем. Спохватившись, Функель обыскал свои вещи: документы, деньги -- все в сохранности. Наскоро собравшись, рванул из дома, даже не закрыв дверь. Отыскав сельпо, купил провизии, поллитру водяры и две крепкого пива. Узнал расписание автобуса до станции. Нехорошо, конечно, не попрощавшись с гостеприимцем, но транспорт ходит только утром и вечером.
Пока в стороночке лечился пивом, подгреб вчерашний сатир. Как его, то бишь... Спиридоныч, Змейгорыныч, Гандоныч... Слава и не запомнил. Вторую пива пришлось отдать старцу.
- Что? - Ехидно спросил старик, смачно отхлебнув. - Значит, побывал.
- Да как не побывать. - Чисто механически парировал Функель. Слава ж не помнит, о чем он вчера наплел.
- И правильно. И хорошо.
- Чего хорошего-то?
- Много знаешь.
- Вы, мне кажется, больше...
- Давно это было, врать не буду. - Сатир скорчил морду и стал похож на старичка-боровичка.
- А вчера -- врали? - Слава в умишке собирал отрывки произнесенного дедом накануне.
- Это смотря про что.
- Например, монашеское проклятие.
- Да тут каждый дурак знает. Была святость -- стала ....ятость. - Дед применил отвратительное ругательство.- Попал ты, с-ынок. Теперь не отвертисси.
- Ну, и как все это понять. - Слава даже сам удивился своему менторскому тону.
- Да как... - Старик жадно высосал из бутыли остаток пива, емкость чинно поставил на завалинку. - Он тебя пожалел. Вот.
- Холм?
- Всяк по-разному называет. У нас -- Горушка.
- Тогда почему мужского рода.
- Ты о чем.
- Только что вы сказали, что якобы он меня пожалел. Он -- это кто?
- Кой-кто в пальто.
- Погодите-ка. - Слава наконец понял, что сатир просто играет словесами, куражится. - Оскар говорил, что я, там побывав, якобы стал ненормальным. А вы, кажется, за объективность. Кому верить?
- Только себе.
- Ну, а что касается Оскарова отца.
- А-а-а... ну, ну, я позлить парнишку хотел. Кто его папа, и впрямь неизвестно, а мать уже не скажет.
- Так что же там за подвал, отец...
- С дверью-то такой, железом обитой?
- Знаете.
- Нет. Не в курсе. Бывай... сту-дент Славакапээсэс Смирнов.
Старик, сделав отмашку в стиле Ленина, пошел своим путем, надо сказать, синусоидой. А Функель сидел и злился. Мимо, поджав куцый хвост, светя безумными глазенками пробежал худой пес. Ладан от чёрта тикает, пронеслось в голове у странника. Хотя и внушал себе, что он навроде Юпитера неправ. Приглядевшись к интерфейсу поселка, Слава заключил: это он правильно делает, что валит отсюда на хрен. Здесь и цветы в палисадниках какие-то несуразные.
Народу в автобус типа ПАЗ набилось довольно. Все ехали молча и Славе казалось: внимание именно на него. Может, перегар? Километров через пять техника зачавкала и заглохла.