- Что ж ты делаешь, глупый человек? - Вопрошает, от пыли отряхиваясь, толстяк. - Умчишься ты на коне своем лихом, а они оклемаются -- и вдесятеро тумаков по мою пропащую душу надают.
При слове "лихой" мерин воспарял. На самом деле Распердяй на колхозном дворе заживо гнил, а в степь широкую-просторную выгнась, почуяла животина стезю. Час от часу на воздухе вольном и травах сочных Распердяй силы набирался.
- Правду утвердил. - Ответил Ботан.
- Ну, задолжал я средств денежных тем мужикам. Побили бы -- и простили. А теперячи не простят, вот и вся правда твоя.
- И хорошо. Коль ты ломоть оторванный, пошли вместе всякие подвиги творить. Как звать-то тебя?
- Обзывают меня Прыща. Да я привык.
- И что?
- Пусть обзывают.
- Я про подвиги.
- О, Господи...
Рассудил Прыща: до времени покантуется в компании этого долговязого дуралея, авось те трое и остынут. И согласился. Сперли Ботан с Прыщей на одной ферме ослика глупомозглого. И, кстати, снова оглобля не сообразил, что воровством добра не плодишь -- я ж говорю: мозгу свинтило. Вот и получилась веселая бригада: оглобля на мерине да колобок на осле, которого толстяк обозвал Тараном.
Едет странная, но забавная парочка степью ковыльной, да и спорит, что дороже: свобода или колбаса. У каждого свои доводы и аргументы, меж тем обоим невдомек, что два понятия несоизмеримы. За свободу не колбасой плотят, а жизнями. За колбасу же расплачиваются деньгами -- ежели конечно не воры. А вот настоящая свобода -- та, которая воля вольная -- добывается разве что в борьбе. Но люди чаще воюют все же за колбасу.
А у мерина с ослом своя дискуссия, на языке копытном. Таран иакает:
- Што воля, што неволя... все одно.
- О-о-о, не-е-ет! - Отрицает Распердяй. - Надо только ощутить сам момент. Воля -- настоящий пир духа. Ради этого и жить-то стоит.
- И, конешно, еще и под уздцы...
- А мне просто интересно, что этот мой чудак на букву эм учудит. Интрига, так сказать.
- А ежели он тебя на колбасу?
- В колхозе вероятность повыше будет.
- Ну, коли работать исправно, еще не факт. Ты, лошадиная твоя душа, не совсем видно понял: для нас, копытных, воли нет, а есть покой и счастье.
- Ты, ушастый, припомни своих предков, которые гуляли себе по степям и седоков не знали.
- А ты, выпуклоглазый, не забудь, что на воле этой твоей тебя кто-то подковывать должен...
В тот момент пролетал трактом богатый экипаж с вооруженной охраною. Сидит там девка крупная, дородная. Только одного зыра хватило Ботану, что в матрону влюбиться: очень уж важная персона напомнила оглобле матку муравьиную, а мир дружных насекомых Ботан за идеал держит.
- Вот моя Дульсинэя! - Воскликнул Ботан.
Меж тем девку звать не Дульсинэей, а похоже: Дуся. И она -- наилюбимейшая дочь правителя здешнего края. Давно ее папа выдать замуж хочет, да никто из принцев не зарится. Вид уж больно величественный.
Один из охранников, присвистнув, стегнул Распердяя -- да так, что тот в канаву повадился и Ботана уронил. И умчался эскорт в даль светлую.
- М-м-мда... - Раздумчиво произнес Прыща, наблюдая восстающего из грязи напарника. - Сон глупости рождает красавиц.
- Ничего. - Ответил Ботан, отряхаясь от грязи: - Главное ведь -- совесть на замарать.
По поводу совести. Что отжали лошадь с ослом -- ладно. Но вот все остальное -- совершенная нравственная деформация. Принялись Ботан с Прыщей по местным дорогам шерстить, ратуя за справедливость мироустройства, при этом не брезгуя насильственным отъемом разных материальностей. Отымали, конечно, у тех, кто по ихнему сугубому убеждению имеет шибко много -- то есть, у богатеньких и здоровых -- отдавали же нищим и убогим. Но не всё, далеко не всё, ибо кушать хочется ежедневно даже святым. Тем более -- кто проведет грань промеж зажиточных и убыточных? Здесь же не бухгалтерия. Но так у всех народных героев: они думают о высочайших штуках и явлениях, а вовсе не о критериях достатка, отчего и размножается несправедливость вкруг всех праведников.
Меж тем слава о Ботане-правдозаступнике и его сподвижнике впереди наших героев идет, да еще и сплетнями погоняет. Оказалось, и Прыща кой-что могёт, а именно кричать благим матом столь пронзительно, что сам Соловей-разбойник от завидок бы удавился. В каждом ведь человеке есть какой-то дар, вот только неизвестно, Божий ли. А народ у нас в чудеса привыкший верить: появилась банда заступников, значит, они богосданные. Такая же, кстати, история давным-давно случилась с одним молодым человекам из городка Назарет после того как он наткнулся на бригаду рыбаков. По счастью, Ботан покамест ни на кого не наткнулся кроме разве Прыщи, а то бы тоже закончилось... Варфоломеевской ночью.
Лишь поверхностно врубился Прыща в Ботаново мироучение -- ну, про муравиьшек там, былинки и цветочки (среди которых, к слову, тоже встречается хищники и паразиты) -- зато неплохо подогревал древнюю игру "дурак и резонер", слуги такое развлечение уважают. Да пусть себе детё великоростное тешится! Надо бы только выбрать момент, чтоб вовремя соскочить, но... как бы это и сказать-то... короче, пришлась по нутру Прыще такая жизнь. А вот его ослу -- не очень. В то время как Распердяй крепчал, Таран -- хирел. Ослу привычнее существовать с уверенностью в завтрашнем дне -- что завтра будет так же серово, как сегодня и вчера -- а тут каждый день на хвост приключение. Да еще при очередном добродеянии его седок увесистый столь истошно визжит, что аж уши загибаются. Задумал и Таран скорейший побег.
Дошло до местного правителя сведенье о двух благородных мелких разбойниках, имеющих магическую силу и авторитет в среде народонаселения; хочет он взять себе отчаянную парочку на службу. Дело в том, что в другом конце той земли завелась банда жестокая и коварная: вот те-то грабят без идей и филантропии. Атаман ее по имени Опта характерен жескотокстию неимоверной, хотя и ложкой меда в изрядной бочке дегтя является то, что много средств изувер жертвует церквам да монастырям, а одну пустынь даже основал: в ней подвизаются все злодеи, порешившие по выслуге лет оставить привычный промысел, грехи замолить и тем самым спастись. Неизвестно, спасутся ли, но уж просветятся -- это точно, да так, что будут всех еретиков в ямы бросать и к правильному богославию принуждать. Я к тому сие говорю, хотя это к нашему делу не относится, что это только в сказках бывают черные злодеи и белые праведники, черные монахи и белые попы; в реалиях все сложнее.
Оптину банду искоренить хотели многие: военные отряды пытались истребить, и народные ополчения хотели задавить, и бабские чары старались разложить. Ничего не получается: люди Опты что казаки вольные -- за кизячий дым и лихой задор способны маму родную не пожалеть.
Итак, выискали посланцы Ботана и его сподвижника Прыщу, предлагают: побеждает рыцарь незаконное вооруженное формирование -- получает должность при дворе: главнокомандующего внутренними войсками.
- Хорошо, - отвечает оглобля, - можно и попробовать. Я войска внутренние построю по принципу муравьев-воинов: будут они у меня благопристойный порядок блюсти. Но этого мало: хочу еще в местной гимназии кафедру -- чтоб курс вести согласно моейному учению.
Летит депеша правителю. Тот рассуждает: Ботан -- дурак стоеросовый, это согласно оперативным сведениям. Конечно Опта этих двух тупиц погубит, так что двумя смутьянами на моей земле меньше станет. А ежели случится чудо и победит Ботан, еще неизвестно, дам ли ему должность. И уж никаких лекций не будет -- это точно... не хватало еще мозги молодежи засирать. Так что надо итить на компромисс.
Приехав в город на аудиенцию к правителю, в первую руку Ботан увидал Дусю -- и конечно снова обомлел. И даже неважно, чья она дочь, тут дело во флюидах. Дуся, глянув на рыцаря печального образа, свое смекнула: "Урод, конечно... но замуж совсем невтерпеж. Это хорошо, хорошо, что он на меня восхищенно глядит. Я такого уж построю..."