Возвращается богатей поутру... Господи Боже ты мой! Полное разоренье в палатах наведено. Хотел потерпевший человекопса прибить на хрен, но вспомнил, что у нас есть правосудие. К тому временя старый судья исдох: на охоте по случаю прокурор застрелил. А судья, женщина молодая, попалась принципиальная, системой еще не испытанная. И учинила она на суде форменный допрос:
- А скажите-ка, уважаемый потерпевший, лаяла ли ночью собачка ваша?
- Откель мне знать, - отвечает богач, - коли меня дома не было?
- Тогда давайте свидетелей спросим...
Полсела показало: гавкал человекопес всю ночь как проклятый.
- Но надо было еще орать, что грабят, мол!
- А как же сей гражданин орать мог, - отвечает судья, - коли вот установление, в котором человеческим языком черным по белому записано: не может он по-людски по ночам, а только гавкать обязан.
- Так пусть здесь словами расскажет, как все дело было!
- Так тоже невозможно, гражданин потерпевший. Срок апелляции по тому суду истек, а там четко указано: не может ответчик при вас словами. Дура лекс -- сет лекс.
Вот, дура, злится про себя богатей. Но соглашается на то, что бедняк при отсутствии присутствии богача человеческие показания даст. Вышел богатей из зала, а бедняк принялся пургу всякую нести. Что якобы богатей сам, наверное, грабителей нанял, чтоб страховку получить, человекопес всю ночь пролаял, пытаясь остановить злодеев, но никакая сволочь не услышала и не спохватилась. Хотел человеческим голосом на помощь позвать, на вспомнил епитимью, судом наложенную.
Заходит богатей в зал... дали ему почитать показания человекопса -- так у богатея аж шары на лоб:
- Брешет, брешет он все, скотина!
- Что он такое брешет? - Спокойно говорит судья. - Что не мог человеческим голосом на помощь звать? Что вы можете по существу-то сказать, истец...
Богач заскулил.
- Хорошо. Давайте выслушаем ответчика.
Бедняк тявкнул. Спохватилась судья, что не может бедняк при богатее говорить, велит последнему выйти. Бедняк и докладывает:
- Службу я вынес, товарищ судья. А за остальное можете карать.
Тамбовский волк тебе товарищ, привычно хотела парировать женщина, но, видимо, испытывая некоторую симпатию к маргинальному элементу, ласково произнесла:
- Никто вас карать не собирается, друг мой, у нас здесь не ку-клукс-клан.
И присудила: в иске отказать, хотя превращение человека в человекопса уже не отменишь.
- Вот, с-сука! - Воскликнул богатей, услышав судебное решение.
За что и пострадал: выписали потерпевшему штраф за оскорбление Суда.
Не смирился богатей, а даже завелся: повез бедняка в областной город, в суд инстанции повыше. Вот тут и напоролся наш крутой. Тамошний судия, изучив дело по существу, пришел к выводу, что суд районный нарушил ряд актов законных, принудив человека лаять. Тот судья, которого прокурор шлепнул, превысил полномочия. Оказалось, нет на Руси-матушке закона такого озверять даже бичей, а есть Конституция, в которой как топором вырублено: никто права такого не имеет лишать свободы другого. Да и установление лаять есть попрание смысла здравого -- то ж не бедлам лондонский. Судья областной напрочь запретил богатея заставлять бедняка гавкать. Богач совсем уж обозлился, судью собакой последней обозвал, штраф изрядный заплатил -- и вместе с бедняком во град Москву отправился, в суд Верховный. Мужик было противился, но адвокаты богатеевы настояли, что пока суд Верховный отмену унижения бедняка не подтвердил, оно в силе остается.
Едут богач с бедняком лесом глухим -- тут рев раздается. Бедняк заранее договорился с бандитами, чтоб те попужали.
- Что? Почему... - Испужался богач здорово.
- А то, - говорит бедняк, - что это леший с лешатами. Окружили нас, застремали, и лишь собака лаем отогнать сможет.
- Так лай же, ч-чёрт!
- Не-е-е. Мне гавкать судья запретил напрочь. Иди ты к лешему.
- Не хочу. Ну, дружок, погавкай... а?
- Такого желания не имею. Сам бреши.
Что делать... пришлось богатею гавкать. Лесная нечисть воет -- богатей заливается. Так полночи и пролаял. К рассвету вой затих, а бедняк смеется.
- Ты што, пес поганый, - возмутился богач, - провести меня вздумал?!
- Это точно. - Признается бедняк.
- Так я тебя в суд, на дыбу, в мешок каменный!!!
- Валяй. - Отвечает бедняк. - В суде я и расскажу, как ты всю ночь пролаял.
- Гнида ты.
- Сам такой. Ну, что... поехали в суд, что ли.
- Постой. Ладно. Дам я тебе часы золотые швейцарские. Только ты не говори никому, что я лаял.
- Идет. Помолчу, так и быть.
- Ах, ты...
С тем и разошлись. Богатей вновь себе добра нажил, а бедняк все бухал да пировал, пока не пропил -- сначала часы швейцарские, а после и жизнь свою непутевую. Как говаривал Федор Михалыч, у нас в Российской империи самые талантливые -- самые пьяные. И наоборот.
ЧАДОЛЮБИЕ
Есть такие бабы на Руси, которые детишек любят. Не в смысле попедофилить или еще того хуже, а чисто по-матерински. Они рожают детей сколь Господь (ну, или природа -- смотря кто во что верит) даст, а с мужьями что-то не везет. Потому что чадолюбивых мужиков с гулькин... ну, этот.. клюв. Многие желают мать нашу тудыт-растудыть, но дело этих многих -- не рожать, а вынул -- и бежать. Меж тем плоды любви, произрастающие от Древа Жизни, кто-то еще должон кормить да миловать.
К подобного рода женщинам у нас в обывательском мире относятся однозначно: "За каким таким лядом нарожала... совести совсем уж нету!" Все многодетные -- даже с мужиком-производителем -- в обществе победивших гламура и криминала даже не порицания достойны, а категорического осуждения. Ну, разве только если вопрос не касается Ромы Абрамовича. Впрочем, олигархи -- вовсе уже и не наше общество, а может даже вовсе и не люди. Или все же они таки -- наши? Даже Мальчиш-плохиш, подростя и став успешным бизнесменом, все же остается нашим отродьем.
Марья Проказина -- из тех самых. То есть, не Абрамовичей, а нарожавших без матбазы. Семеро у ней детишек от пяти мужиков. Как говорится, мал-мала-меньше. Мужик -- существо слабодушное. Сколь Марья не старалась умаслить очередного гражданского сожителя, как сквозняком сдувало. Ну, когда семеро по лавкам и кажный норовит напроказить, не то что от сквозняка -- от малейшего чиха сдуешься.
Меж тем развилась у нас в России-Матушке ювенальная система социальной защиты народонаселения, сдобренная увесистыми органами общественного презрения. Особенно злобствовать стали работники так называемой опеки и попечительства, выискивая по миру нищих матерей, чтоб детишек у них отнять и в нужные ручки-дрючки передать. Это ж бизнес, в котором есть клиент, купец и товар. Рыскают, прозревают, акулят орды несметные, в море ювенильном отлавливая себе пропитание. Вот они-то чадолюбывы в ином контексте.
Кажное утро и Марья отправлялась на добычу, а ребятню просила изнутри затвориться. А как же ей иначе, ежели детские пособия у нас тоньше гулькиного клюва. Все денежные средства царства-государства уходят на содержание всяких органов да на элитные яхты с особняками для Абрамовичей и прочих отъявленных буржуинов-плохишей. Вечерком мама возвращалась, в певучем стиле произнося пароль: "Ребятушки, зайчатушки, отворитеся-отопритеся, ваша мама пришла, ням-ням принесла!" Покормит, намоет, спать уложит, сказочку на ночь расскажет... как девочка малая с куклами нянчилась Марья со своим выводком, и то было женщине в радость. То ж самое она и с мужьями делала... но и такой рай тех не соблазнил. Утром зайки глазенки продирают: мамульки и нет уже, зато на столе завтрак стынет. Не знали детишки, чем их мама зарабатывала, да им и не надо было знать: к вечеру в животиках ой, как урчало, а поутру дрема одолевала.