- Порой даже кажется: слишком. - Слава не стал опускаться до того, чтобы в отместку просклонять имя "Оскар". Кажется, странник чуток помудрел.
- Вы, городские, стремныя. У нас положено осведомляться, отчего покойник-то помер...
- От смерти, от чего еще.
- А я дак скажу. Посля того как ты ему на остановке чтой-то наговорил, он домой вернулся, предсмертную записку написал и пропал. А вчерась из омута всплыл.
- Тяжелый случай. Только я ничего ему такого не говорил.
- Это, кореш, уже не важно. Сами уж пред Господом разберетесь.
- Я тебе не кореш, друг. Ну, а записка-то -- о чем?
- А я тебе не друг, приятель.
- Не крути. Сказав "а", говори "я". Так что там.
- Да так...
- А, может, не так? - Слава знает, что в маленьком поселении ничего не утаишь.
- Ну-у-у... написал, что, дескать, праведники Горушки к себе призвали. А умереть якобы не страшно... страшно умирать.
- Здрасьте. Самоубийц праведники не жалуют.
- А хто те сказал, что Дримидонтыч -- самоубивец?
- А разве ж убиенные посмертные записки сочиняют... - Да нет, рассудил Функель, просто пастырь прикалывается от поддатости настроения. Не наблюдается в нем что-то глубокой скорби по ушедшему.
Двое мужчин столь увлеклись словесным боданием, что и не заметили, как поравнялись с некоей пейзанкой, одетой в обтягивающие джинсы и ковбойскую рубашку. Из-под черного платка вырывались рыжие локоны:
- Ося, - запросто вопросила женщина, - уже наклюкался?
- Святое дело. - Пастырь ответил с показной горделивостью.
- Именно поэтому на поминки нас не позвали.
- Очень надо... - Буркнул Оскар.
- О, странничек. - Барышня стрельнула своими зелеными глазищами в Славины очи, отчего в обветренных щеках Функеля колко зардело.
Женщины и мужчины бывают с формами и наоборот. Формы мужчины -- пузо. Формы женщины -- все остальное. Встречная как раз и отличалась "всем остальным". По виду она лет, наверное, на десять старше Функеля, бальзаковский возраст. Излучая витальную энергию, женщина ускорила шаг. С тылу формы заиграли по-особому. В Функеле, похоже, проснулось нечто гормональное.
- Что за чудо? - Спросил он у пастыря.
- Оля. - Оскар сделал паузу и почти прошептал: - Ведьма.
- В каком смысле.
- Тише... Во всех.
- А чего не сжигаете? - Слава все же понизил свой голос.
- Боязно.
- Она с Горушкой как-то связана?
- Да, как сказать...
- Прямо.
- Ну-у-у... леший ее знает.
Так, прикинул Функель. Специально замедлилась, что б на крючок меня захватить, теперь подсекает...
- У нее кто-нибудь есть?
- Были. Всех сгубила.
- Черная вдова?
- Не-е-е... рыжая бестия.
- Почему ни ты, ни сатир...
- Какой еще сортир...
- Неважно. Почему тогда-то о ней не сказал.
- Кому-то говорил, кому-то молчал. Вас уж столько здесь мелькало.
Слава решительно прибавил шаг, чтоб догнать местную достопримечательность. "Есть контакт..." - Кажется, услышал Функель вдогонку из пастыревых уст. Но ему уже было начхать на ровесника-бобыля.
- Вячеслав Смирнов. - Представился Функель, догнав женщину.
- Вижу. - Понанесла якобы ведьма, снова стрельнув зеленью глаз.
Некоторое время прошагали молча. Косясь, Слава наблюдал джокондовкую улыбку на чувственных устах. Молчанку первым не вынес мужчина:
- Какая-то вы... недеревенская.
- Я жила в городе. Но не захотела стать просвещенным быдлом.
- В этом вопросе, Ольга, я вас очень даже понимаю.
- Завидую.
- Чему...
- А вот я себя понимаю не вполне.
- Это норма. - Слава ехидно ухмыльнулся. - У меня тот же случай. Чтоб себя разглядеть по-настоящему, надобно волшебное зеркало.
- Нет. - В голосе женщины играли оттенки теплоты. - Не зеркало, а зеркальная душа...
Еще минута -- и оба перешли на "ты". Как там в песне поется: что-то главное пропало? Да нет: просто, возникли приязненные отношения и зародилась иллюзия, что знаешь человека давно. Уже вошли в совершенно пустынный, будто вымерший поселок. Поскольку женщина не говорила "отставить" или "фу", Слава тащился за нею наподобие приблудного пса.
Ольгин дом буквально утопал в пышных осенних цветах. Крепкий, столетний пятистенок с охлупнем поверху, ставни глухой резьбы, карниз, пилястры. Хорошо такой домик в деревне иметь. В горнице с намытым добела полом Слава увидел девочку лет, наверное, шести, такую же огненнокудрую. Она сидела за столом и строго, сосредоточенно наблюдала за игрою огня свечи, совершенно не обращая внимания на гостя. Признаков колдунского обиталища -- ну, там, древних книг, банок со снадобьями, засушенных трав, змей или лягушек -- не наблюдалась. В Красном углу занавешенная полочка; закрывать иконы -- обычай староверов. Печь разрисована цветами и птичками. Пока хозяйка копалась в сенцах, Слава обратился к ребенку:
- Я дядя Слава. А как зовут тебя?
- Никак. - Грубо отписклявила малышка. Дунула на свечу, стала, отошла к окну, менее тонким голоском добавила: - Не вздумай к мамке приставать. Убью.
- И не подумаю. - Ответил Функель, придав своему голосу ернический оттенок. По комнате разнесся запах восковой гари.
- Я смотрю, вы уже познакомились. - Сказала зашедшая в горницу Ольга. Она была одета иначе: в зеленое платье; открытые волосы аккуратно собраны и заколоты. Слава обратил внимание на то, что мама глядит на дочь укоризненно.
- Вполне. - Не стал распространять подробности странник.
- Настя у меня с характером.
- Да ты, кажется, тоже...
- Ночевать будешь в бане. Там все есть. Заодно и попаришься, сегодня ведь суббота. Я уже затопила.
Слава осознал: он же действительно вечность не мылся! Вот бы еще и обмундирование застирать...
- На конфеты твоей красавице. - Слава положил на стол три сторублевых бумажки.
Хозяйка не стала противиться, но и с деньгами не сделала ничего. Зато на тот же стол легли тарелки с маслом, салом, ароматный домашний хлеб, варенье, блюдца-чашки.
- Хорошо у вас здесь. - Признался Функель.
- Обычно. - Парировала Ольга.
И Слава завис. Он не знал, о чем говорить дальше. Слышно было, как тикает будильник. Ребенок смотрел в окно, мама водила пальцем по скатерти; Функель заметил, что ногти у хозяйки обкусаны. Спросить о Горушке, о том, имеет ли Ольга какие-то с ней сношения? Узнать напрямую, не ворожея ли она? Выяснить подробности о том, почему в городе не прижилась? Ну, нет... На самом деле в таких мимолетных встречах вся прелесть аккурат в том, что никакого тебе бэкграунда, вся жизнь людей оставлена за скобками, "вчера" и "завтра" не существуют, есть только "сегодня" и "сейчас". Даже с теми, кто тебе симпатичен, надо еще учиться молчать. Функель сделал вид, что сосредоточился на чае, стараясь чинно и умеренно уминать мягкий хлеб с салом.
- А у меня есть спектра, смотри! - Девочка, подойдя к столу, протянула куклу -- бледную, с фиолетовыми волосами.
- Симпатяга. - Сказал Слава. А что он еще мог сказать...
- Она призрак.
- Бывает.
- Сейчас мода на монстров хай. - Пояснила мама.
- Понимаю. - Облегченно сказал Функель. Настя разрядила ситуацию.
Поговорили о детских увлечениях, о том, что маленькие детки - совсем еще невеликие бедки. И все же Функелю удалось повернуть разговор в то самое русло:
- У меня такое ощущение, что на Горушке обитают монстры хаи для... взрослых.
- Если б все было так... - Ольга легко вдохнула полной грудью. - Скорее, можно предположить, что там селятся все наши страхи.
- Значит, ты там все же была.
- Любопытно же.
- Исходя из того, какую пургу несли Ося, старик... получается, именно от этого ты здесь тоже -- .... - Слава хотел произнести слово "изгой", но заменил его на эвфемизм: - С измененным сознанием.
- Снова не то. Горушка на самом деле пускает только тех, кто уже внутренне меняется. Кто верит в волшебную силу... сказки.
Функель не стал распространяться о том, что давеча всю эту волшебную силу предал огню. Странник изрек: