Кузя успел. В мгновение ока залез чуть ли не на верхушку ёлки и схоронился в ветвях, и не видно его. Молодец, спортивный мальчишка, или это всё с перепугу? В любом случае за него можно было временно не волноваться. А вот за себя...
Палка, в очередной раз встретившись с чьей-то рогатой башкой, с сухим треском переломилась пополам. Матвей кинул обломок в ближнюю харю и ухватился за ветку. Подтянуться не успел - брошенная кем-то дубинка с размаху огрела его по руке. Зашипев от боли, Быков невольно присел и тем избежал встречи с ещё одной дубиной - она попала по рогам кому-то из своих.
А дальше началась форменная куча-мала. Разбойников было не меньше двадцати, неумелых, бестолково суетящихся тварей, но при таком численном перевесе Мотина участь была предрешена: несмотря на все свои умения, его тупо задавили массой. Результатом короткого яростного махача стало помятое, а местами и покалеченное (и соответственно, очень злое) стадо и привязанный к той же ёлке единственный трофей - избитый, но не менее злой мужик в Матвеевом лице. Ух, как он ругался, с каким удовольствием отводил душу! У самых впечатлительных уши в трубочки сворачивались - причём в самом прямом смысле.
Неожиданно в рядах окруживших дерево супостатов началось какое-то движение. Они зашевелились, опуская морды вниз и поспешно расступаясь, и вскоре Быков увидел прямо перед собой презабавное существо. Росточком чуть выше его коленей, по виду - форменный мутант, не то жук, не то таракан, только с четырьмя конечностями. А больше всего похож на зловредный Планктон из "Спанч Боба" - Мотя одно время смотрел по приколу. Монстрик высокомерно оглядел пленника с ног до головы, не увидел на его лице должного испуга и явно обиделся: подпрыгнул, приподнялся на носочки, как заправская балерина, и вдруг начал стремительно раздуваться, одновременно меняя бледно-зелёный цвет на неприятный сине-багровый. Фу, какая гадость...
Раздулся он порядочно - чуть не в три раза. Ох, не лопнул бы от натуги, не отмоешься потом...
Козлы-бараны разом отступили подальше, почтительно и с долей опаски глядя на своего грозного атамана, а вот Мотя едва сдержался, чтобы не заржать.
- Трепещи же, несчастный!! - с завыванием возопил "планктон". - Не будет тебе сегодня пощады! Ибо ты разозлил меня, жалкий человечишка! Знай же, что тебя победил Великий и Ужасный Шмакозявка Вырвиглот!!
М-да... И кто бы на Мотином месте продолжил после этого стоять с каменным лицом? Да никто. Неужели эта Козявка с комплексом Наполеона всерьёз рассчитывает, что он грохнется в обморок или заплачет, умоляя перестать раздуваться и сводить его с ума своим жутко-кошмарным видом?!
Конечно, он не выдержал. И заплакал. Даже зарыдал - да вот только не от ужаса, а от смеха. Матвею было немного стыдно за свою невольную истерику, но в конце концов, он живой человек, с отнюдь не железной нервной системой! Нельзя же так над ней издеваться!
Запоздало кольнула мысль: успокойся, Быча, живой - это поправимо, это, судя по всему, ненадолго... Эх, досада. Ни нос почесать, ни слёзы на прощанье вытереть - руки связаны. А потом это "тараканище" сочинит легенду про себя-любимого, мол, от меня даже матёрые мужики плачут. И ведь уже ничего не докажешь...
- У-у-у-бить его!! - на грани ультразвука завизжал Вырвиглот и, ярясь, запрыгал на месте.
От сотрясения процесс пошёл вспять, и он начал стремительно сдуваться, возвращаясь к своему родному размеру и цвету. Матвей успел подумать, что вот сейчас на него всё стадо и накинется, не поминай лихом, Кузя... Но вместо этого "соратники" ещё больше подались назад и дружно зажали носы. Зачем - Мотя понял почти сразу, когда его окутало выпущенное Шмакозявкой нежно-розовое облачко с таким резким запахом, что опять заслезились глаза.
- Клоп ты вонючий, свали в... на... к... и ещё дальше! Помереть спокойно, и то, блин, не дают!
Козлы-бараны отступили ещё дальше и тихонько зафыркали в копыта. Помог страдальцу забытый всеми Кузька: несколько удачно сброшенных шишек заставили мелкого садюгу отскочить от ёлки. Дышать стало полегче; одновременно с этим Матвей почувствовал себя как-то странно. Поплыла и зазвенела голова, потом так же резко всё прояснилось, и захотелось действия. Немедленно. Нет, не просто действия - подвига. Подвига! Борьбы! Славы! Урра, товарищи, вперёд, на штурм!!
Штурмовать было особо нечего, но Мотю это не остановило. Он как бешеный начал рваться из верёвок, громогласно вопя сочинённую на злобу дня песню:
Вихри вонючие веют над нами,
То Шмакозявка нас злобно гнетёт.
Бой роковой мы ведём с кобелями,
Нас ещё стадо козлиное ждёт.
Но мы подымем гордо и смело
Знамя борьбы за Бычиное дело,
Знамя борьбы мужиков настоящих
За лучший мир, за свободу и щастье!
На бой последний,
С шуткой и с песней
Марш, марш вперёд
Мотя попрёт...
На этом пение пришлось прервать, ибо противники, наконец, очухались и всем скопом бросились к ёлке.
- Бодайте его, мои верные сыны, бодайте!!
Ну точно мания величия...
Всё смешалось. Разъярённый Быков, козлы, ослы, бараны, шишки, кони... Ой, не кони, а конь!
- Сивка!! - радостно заорал Кузька.
Неужто подмога?! С его спины на ходу соскочил суровый боевой Енот и неумолимо вклинился в гущу неприятеля, раздавая увесистые тычки налево и направо. Его брат, грозно распахнув крылья и вздыбив хохолок, начал методично долбить татей с воздуха. А клюв-то у него ого-го! Один удар - и лежи загорай! Сивый тоже не стоял на месте и азартно лягался в тылу.
- Наша берёт!
- Убить мужика! У-у...
- У-у-у! А-а-а! Твою маать...
- Мама?
Всё смешалось ещё больше. Матвей, наконец, справился с верёвками, рассадив себе кожу чуть не до мяса, но не обращая на это ни малейшего внимания. Разбойники заметались, не зная, кого мочить и куда бежать, их неиствующий атаман начал снова раздуваться... А потом откуда-то с неба оглушительно завизжали, раздалось оглушительное бряк! И сразу за ним более глухое хлоп! И совсем уже негромкое, но противное чвяк-чвяк.
Мотя невольно протёр глаза. Что за?..
Нет, не оптический обман. На месте, где только что подпрыгивала и верещала злобная козявка, застыла теперь покосившаяся деревянная ступа, да не пустая, а с кряхтящей после жёсткого приземления лётчицей. В руках, само собой, помело, на глазах (неожиданно) большущие защитные очки, на голове шлем, а сверху шлема - памятный по Гадюкину цветастый платок. Баба-Яга! Тьфу ты... Кузькина мать!
- Мама, мама!
- Кузенька!
С шайкой разобрались быстро. Ошеломлённые натиском нежданных врагов и трагической гибелью атамана рогатые предпочли сдаться без боя. Собаки под шумок удрали. Прошка и Силантий с самым мрачным выражением на лицах повязали разбойников остатками верёвок, одновременно проводя с ними воспитательную беседу, то бишь беспощадно запугивая. Один осёл со страху даже штаны обмочил... Кузя белкой слетел с дерева в материнские объятья и разревелся от облегчения. А Матвей просто сел на землю, обессилено привалился саднящей спиной к стволу и закрыл глаза. Всё-таки живой...
- Братан, тебе плохо?
- Не, нормуль. Сейчас отпустит.
- Ага, заметно. Жалко, что ты себя не видишь, кошмар ходячий! То есть сидячий.
- И только поэтому я ему от себя не добавлю, - проворчала Кузькина мать. - Чуть не угробил мне ребёнка, поганец!
- Согласен. Я не поганец, я хуже... Называйте меня как хотите, только воды дайте! А то я точно сдохну...
- На, держи. О, так у тебя отходняк! - подёргав носом, определил Прошка.
- От чего это?
- Не от чего, а от кого - от Шмакозявки вестимо!