Похлопав руками вокруг, Анфиса поняла, что лежит еще и на пуховой перине и под пуховым же одеялом. Все это вместе с ней самой было приложением к великолепной кровати с широкими спинками. А сверху над вышеупомянутым безобразием возвышался шелковый балдахин с громадными кистями.
«Ой, какие кисточки! — восхитилась Анфиса. — Вот такая как упадет на голову…»
С этими словами она дернула за ближайшую кисть, и шелковый купол с легким шелестом опустился на кровать.
Анфиса пришла в восторг. Вскочив, она принялась дергать за все кисти подряд. Но, видно, или это была просто бахрома, или дергала она не очень усердно — ничего нового не происходило. Слегка притомившись, Анфиса вернулась к первой удачной кисточке и стала методично тянуть ее на себя. Работало безотказно. Но подобное интеллектуальное упражнение Анфисе скоро надоело. Позевывая, она начала озираться в поисках нового развлечения. Наконец она увидела в углу какую-то занюханную веревочку и направилась к ней. Дернув ее пару раз, Анфиса услышала слабый звон, и двери в комнату стали медленно открываться.
«Доигралась! — мрачно подумала она. — Сейчас выгонят».
Рванув к кровати, она залезла под одеяло и затихла. Послышались шаги, и кто-то вошел в комнату.
— Доброе утро, ваше высочество! — раздался чей-то голос.
Анфиса не углядела за глазами, и те все-таки выпрыгнули на подушку.
— Извините, — смущенно пробормотала она, шаря по подушке руками, — я только глаза найду.
Возвратив бессовестные зенки на место, она вгляделась в незнакомца. Это был высокий молодой человек с физиономией мороженого окуня. При таком чудесном выражении лица он и одет был довольно оригинально. Первым делом Анфиса отметила шелковые чулки и кружевное жабо. Все остальное я не знаю, как называется, но более сведущие люди назвали бы это «камзол, панталоны и башмаки с пряжками».
Тем временем «камзол, панталоны и башмаки с пряжками» склонился в глубоком поклоне и величаво произнес:
— Ваше высочество, угодно ли вам выслушать указ его величества короля Ярослава Пятого?
— Валяй, — согласилась Анфиса.
Гонец достал запечатанный свиток, сломал печать и зачитал:
Указ от его величества короля Ярослава Пятого.
В настоящее время, в сей день и в сей час повелеваю: Ее Высочеству принцессе Ярославне, нашей единственной законной дочери, явиться ко двору, дабы запечатлеть свое уважение и преданность Всемогущему Монарху и закрепить за собой законное право наследования королевства. Засим креплю сей указ своей королевской печатью.
Такова моя воля.
Дочитав свиток, гонец бережно свернул его в трубочку и ожидающе уставился на Анфису.
— Неграмотно составлено, — заметила та.
— А ты бы иначе не поняла, — вдруг съехал на фамильярность гонец.
— И пятерка у короля должна быть римская, а не арабская, — настаивала Анфиса.
— А тебе этого вообще оттуда не должно быть видно! Чего ты придираешься? — возмутился гонец.
— Потому что халтурите! Чего мой отец как номерок в гардеробе?
Гонец демонстративно взвел глаза к потолку:
— Ответ писать будете?
— Будем, — оживилась Анфиса. — У тебя ручка-бумага есть?
— Есть.
— О’кей! Пиши: «Здравствуй, папаня!» Чего не пишешь?
— Что я — сам себе враг? Меня ваш «папаня» за такое письмецо удавит!
— Не успеет: это сделаю я. Приказываю тебе — пиши! А то…
Скорчив недовольную мину, гонец взялся за перо.
— Значит так: «Диктую я тебе это письмо, лежа на пуховой кровати…»
— Очень содержательно, — ехидно заметил гонец.
— Слушай, как тебя там?.. Холоп! — возмутилась Анфиса. — Кто здесь принцесса — я или ты?
— Ты, — схамил гонец.
— Так чего ж ты мне перечишь?
— Боже упаси! Ваше высочество, позвольте только несколько подсказать вам стиль подобного послания…
Часа через два письмо было готово. Оно стало плодом долгой кропотливой работы, в процессе которой Анфисин вольный стиль потерпел жестокое поражение. После всех цензурных ампутаций послание носило довольно краткий характер. И если принимать за истину, что краткость — сестра таланта, оно было попросту гениально: «Приезжаю. Целую. Я».