— Каждый всё понимает в меру своей испорченности.
— Да, я воспитывался в борделе. Но, глядя на тебя, я понимаю, что есть места еще более развратные, чем то, где я провел свое безгрешное детство.
— Ты на что-то намекаешь?
— Нет, просто констатирую факты. Не кажется ли тебе, что для своего возраста ты носишь слишком низкий корсет?
— Нахал! Выходит, высота корсета зависит от возраста? Тебя послушать, так к старости я вообще смогу без платья ходить?
— Как тебе будет угодно. Я догадывался, что у тебя извращенные вкусы.
— Тебе не угодишь. То я слишком закупориваюсь, то наоборот.
— Пойми, Матильда, лично я ничего против твоего низкого корсета не имею. Но твоя врожденная женская скромность должна была подсказать тебе, что подобные вырезы на платье к лицу только женщинам определенного поведения.
— Ну так в чем же мне ходить? — заныла Анфиса. — Моя врожденная женская скромность в таких случаях предательски молчит.
Принц посмотрел в ее молящие глаза и, не выдержав, потянулся, чтобы поцеловать. Но Анфиса раздраженно оттолкнула его:
— Тебе всё хиханьки! У меня проблемы, а тебе лишь бы обниматься.
Филипп скептически поджал губы и сухо произнес:
— В таком случае тебе в первую очередь надо слезть с моих колен. И вообще, чулок синий, катись отсюда, храни свое целомудрие!
С этими словами он спихнул ее с себя, развернул и подтолкнул в сторону двери.
Но она тут же вскарабкалась на него обратно и обняла за шею:
— Филя, Филя, послушай!
— Отстань, я тебе сказал! Надоели мне твои «ежиные поцелуи»!
— Дурак, это не то! Это же «смерть ежа»!
— Ты мне ее уже делала! Я чуть не оглох! Отцепись от меня, садистка! Знаю! Знаю! И «как пингвинчики кусаются»! И «как Карлсон стесняется»! Прекрати сейчас же!
Не в силах больше сдерживать натиск невесты, Филипп мысленно перекрестился и сжал ее так, что она не смогла пошевельнуться. Подергавшись, словно муха, влипшая в варенье, Анфиса затихла.
— Ты что-то хотела сказать? — спросил он, не разжимая объятий.
— Мои кости! — взмолилась Анфиса. — Пусти! А то я тресну где-нибудь!
— Пообещай, что родишь мне сына.
— О господи! Хоть двадцать! Но только после того как ты меня отпустишь.
— И он будет похож на меня.
— Ну уж нет! Бедный мальчик! Я…
Не дав ей договорить, Филипп впился принцессе в губы.
— Хорошо, — промямлила Анфиса, отдышавшись. — Какой же ты все-таки гадкий! Будь по-твоему.
— У него будут мои рыжие волосы.
— Давай договоримся называть вещи своими именами. Наш сынок будет ходить с гнездом на голове.
— Мое лицо.
— Экая образина!
— Мой голос.
— Несмазанная дверь.
— Моя фигура.
— Барабан на барабанных палочках.
— Мой характер.
— Это уж слишком! Бедный малыш! Лучше ему умереть в детстве!
За это ей досталось еще раз. Облизнув побелевшие губы, она прохрипела:
— С твоим темпераментом я скоро останусь без передних зубов.
— Так какой у него будет характер?
— Твой! ТВОЙ!!! Успокойся, все будет твое!
— Обещаешь?
— …Обещаю.
Принц ослабил объятья и осторожно погладил принцессу по спутанным волосам. Как же он все-таки любит ее! Улыбаясь, он нежно прошептал:
— А назовем мы его…
Но принцесса опередила Филиппа:
— Сысо́й.
Улыбка сползла с лица принца. Схватив Анфису за плечи, он изо всех сил встряхнул ее:
— Как ты сказала? Сысо́й?! Моего сына будут звать Сысо́й?!
— Да! — рявкнула Анфиса. — Надеюсь, королей с таким именем еще не было?
— Еще бы!
— Значит, этот будет первым.
— Но почему?
— Ты еще спрашиваешь! Потому что я не хочу рожать тебе сына под номером! Только короли подвергаются такому унижению, как нумерация. И если ему не суждено стать единственным, то пусть он хотя бы будет первым. ПЕРВЫМ!
Выслушав принцессу, Филипп только покачал головой и рассмеялся:
— Ну нет, Матильда, лучше я останусь вообще без наследника. Мало того, что у бедного парня будет такая зверская внешность, так еще и имечко — врагу не пожелаешь. Назови-ка его сразу Клейстером — и дело с концом. А еще лучше — Толстолобиком-Под-Майонезом. Самое что ни на есть имечко для короля!
Анфиса, тихо постанывая, сидела в громадном кресле и из последних сил обмахивалась страусиным веером, проезжая каждый раз концами шикарных перьев по заштукатуренному пудрой лицу. В зале стояла удивительная духота. Множество пьяных голосов сливались в единый рокот и заглушали уже еле слышную музыку, доносившуюся с дальнего балкона. Шел девятый час королевской свадьбы.