Обезумев от боли, птицы начали метаться. Сталкиваясь друг с другом в воздухе, они падали, вновь взлетали и вновь падали. Но нигде не оставляла их эта ужасная, нестерпимая боль, неотступно преследующая и жгущая их тела. Неужели это все еще она? Но это невозможно! Ведь ее лицо в крови! Она еле держится на ногах. Но глаза… Глаза, сжигающие заживо. Откуда такая сила? Они не могут противостоять ей. Они погибают. Она обманула их! Они уходят ни с чем. Но боль! Какая страшная боль!..
В воздухе запахло гарью, и вдруг одна из птиц вспыхнула и с громким, похожим на плач клекотом стала носиться среди стаи, поджигая своих собратьев. Вскоре все небо наполнилось живыми факелами. Смрад сменился вонью горелого мяса. Сожженные заживо птицы падали на землю, и то здесь, то там среди сухой травы мелькали язычки быстро занимающегося пламени. Несколько горящих птиц упали на эшафот, и благодаря умело уложенным дровам там теперь пылал целый костер. Весь пустырь наполнился сухим треском пламени и пронзительными криками умирающих птиц.
Почувствовав, что безжалостное давление исчезло, оставшиеся в живых люди стали приходить в себя. Всюду слышались плач и стоны. Собрав последние силы, люди поднимались на ноги, испуганно оглядываясь. Но вот их взгляды останавливались на телеге. В жизни они не наблюдали более ужасной картины. Многие потом рассказывали эту страшную сказку своим детям. А те в свою очередь своим. И так из поколения в поколение передавалась легенда о безобразном чудовище, насланном Богом на людей за их великие прегрешения.
Там, на телеге, опершись на свой шутовской трон, с окровавленным лицом и оскаленными в усмешке клыками стояла королева. Взгляд ее кровавых глаз проникал в душу каждого и зарождал там ужас, подобного которому не знало еще человеческое сердце.
Увидев королеву, ее подданные, обезумев, бросились в разные стороны. Они мчались не разбирая дороги, только бы подальше от этого проклятого места. Никто из них не увидел, как королева обессиленно упала на колени и протянула им вслед руки. Но напрасно. Через мгновение ее безвольное тело опустилось на деревянный настил и замерло. А люди продолжали убегать. Подгоняемые страхом, они с изумлением глядели на трех приближающихся с разных сторон всадников, во весь опор гнавших коней к повозке. В ужасе люди шарахались, ибо вид у тех был более чем странным.
Первый — красивый юноша с длинными белоснежными волосами, развевающимися по ветру. Его узкое, с изящными чертами лицо было печально. Но и это не могло скрыть дивного очарования, исходившего от него. Лишь одно странным образом искажало или даже наоборот — подчеркивало эту красоту: вместо левой руки у юноши свисало громадное ослепительно белое крыло.
Второй всадник казался полной противоположностью первому. Он был безобразен. Мощное тело с короткими ногами и громадными длинными руками целиком покрывала черная блестящая шерсть. На могучей груди покачивался тяжелый круглый камень цвета крови. Лицо урода почти скрывали спадавшие на него длинные кудри, но одно было видно хорошо — крохотные клыки, покоящиеся на вытянутых в злобной усмешке тонких губах.
Третьим всадником был сам король. И он был ужаснее всех. Никогда еще люди не видели его таким. И если бы они знали историю немного лучше, то легко объяснили бы свой страх, вызванный выражением его лица. Так могло выглядеть только лицо будущего тирана…
Спрыгнув на ходу с коня, Филипп бросился к повозке.
— Матильда! — окликнул он.
Но Анфиса не отзывалась. Теперь, лежа ничком на деревянном настиле, она была очень похожа на старую тряпичную куклу, небрежно брошенную на пол. Осторожно взяв ее на руки, Филипп приподнял ей голову и тихонько позвал:
— Матильда.
Неестественно бледное лицо королевы перечеркивали тонкие ручейки ярко-красной крови, струившейся из ушей и носа. Казалось, ничто уже не заставит эту мертвую маску ожить. Но вдруг ресницы задрожали, и она наконец открыла глаза.
Филипп вздрогнул. Из-под полуприкрытых век на него смотрели не привычные жестокие зрачки, а два совершенно алых глаза. Не выдержав давления, кровеносные сосуды полопались, залив своим содержимым глазные яблоки и превратив глаза в кошмарные кровавые шары.
Сейчас Анфиса силилась сфокусировать взгляд, но это ей, видимо, плохо удавалось.
— Матильда, — опять позвал Филипп, — ты меня узнаёшь?
Зрачки на кровавых шарах бессмысленно скользнули мимо Филиппа и остановили свой безумный взгляд где-то у него за спиной. Еле заметно ее губы тронула улыбка. Сзади послышалось рычание. Но Филипп ничего не замечал. Его внимание целиком было приковано к Анфисе.