Анфиса училась тогда в первом классе. Был общешкольный субботник, и все достойные школяры мыли, скребли и чистили свой второй дом — школу то есть. Лишь один из внучат Ильича, не отлынивая от уборки, умудрился напакостить так, что все это чуть не вылилось в общешкольный, если не в общерайонный, скандал. Вместо того чтобы, как все нормальные дети, скрести унитазные бачки и выуживать из батарей усохшие яблочные огрызки, Анфиса отмыла и натерла до блеска коричневой мастикой бюст Ленина в актовом зале. Сделала она это из самых лучших побуждений, так как, по ее словам, тот просто нуждался в подобной процедуре: был пыльный и совсем-совсем бледный.
Очистить вождя от пахучего загара так и не удалось. Елена Николаевна с содроганием вспоминала, сколько неприятных лекций на эту тему ей пришлось выслушать.
Далее все продолжалось в том же духе. Каждый из детей по-своему выражал любовь и привязанность к школе. Саша натирал доску мылом, подкладывал под одноклассниц творожные сырки, залеплял в кабинетах замочные скважины жвачкой и курил, хамил, прогуливал. А Анфиса засушивала тараканов в тетрадях, приклеивала к лестничным ступеням пятачки, запускала в школьный цветник землероек, прикалывала к противогазам бантики и закапывала на пришкольных участках воздушные шарики…
На кухню вошла Анфиса:
— Мам, я думаю, надо поставить чайник.
— Ставь, — равнодушно согласилась Елена Николаевна и несколько запоздало поинтересовалась: — А зачем?
— Я тоже не понимаю, — пожала плечами Анфиса, — почему Нэля так любит чай?
— К нам придет Нэлли Васильевна? Ты опять натворила что-то в школе?!
— Нет, думаю, она просто захотела чаю. Ты ведь знаешь, ходить в гости к своим ученикам — это ее слабость.
— Я прекрасно знаю об этой ее слабости! — Елену Николаевну раздражал неуместный юмор дочери. — Но я так же прекрасно помню и то, что твоя разлюбезная классная руководительница любит совмещать приятное с полезным!
— Да, конечно! Попутно она еще жалуется на меня.
— Представь себе! И мне надоело каждый раз выслушивать, что я никудышная мамаша, не сумевшая воспитать приличную дочь!
— Ну ладно тебе, — попыталась успокоить ее Анфиса, — мне кажется, сегодня она будет с тобой особенно вежлива.
— А что такое? — насторожилась Елена Николаевна. — Случилось чего-нибудь ужасное? Тебя выгоняют из школы?
— Ну что ты! Согласно закону о всеобуче я должна учиться еще как минимум три месяца.
— Твое счастье. Значит, ничего страшного?
— Думаю, нет.
— Хоть на этом спасибо. Надеюсь, ты ей не грубила? И не посоветовала, как в прошлый раз, приходить со своими пирогами?
— Как раз наоборот. Я сказала, что сегодня мы пируем. У соседей были поминки, и осталась рисовая каша с изюмом.
Глаза у Елены Николаевны поползли на лоб:
— Анфиса! Ты что, сдурела? Какие поминки, какая каша?
— Мам, — поморщилась та, — ну не воспринимай все так буквально! Смотри на вещи отвлеченней.
Анфиса достала сигарету и изящно прикурила от газовой конфорки. Выпустив первую струю дыма прямо в лицо разгневанной матери, она продолжила, произнося фразы нараспев и смакуя каждое слово:
— Мир сей зыбок и недолговечен, ибо каждый в нем смертен. И покуда над человечеством господствует древнейший из страхов — ужас смерти, потуда будет жить Разум, нашедший для себя столь несовершенную оболочку как человек. И да воцарятся везде мир и порядок. И не нарушиться никогда вселенскому равновесию. Ибо как порождают люди себе подобных, так и уходят они из мира сего, оставляя себя в памяти людской…
Анфиса на секунду прервала проповедь. Сделала очередную затяжку и продолжила — правда, в более деловом стиле:
— Итак, из всего ранее сказанного следует, что каждый имеет право как на жизнь, так и на смерть. Ежедневно умирают миллионы людей. Согласись, это не так уж и мало. И совершенно естественно, что один из этой многотысячной толпы мог жить неподалеку от нас. И можешь ли ты, честная советская женщина, лишить этого несчастного всеобщего гуманного права найти свое зыбкое отражение в водах великого Стикса? Сможешь ли ты, дочь, жена и мать, обречь нашего ни в чем не повинного соседа на вечное мучение — бессмертие? Скажи, откуда в тебе такая жестокость?
— Да что ты прицепилась ко мне? — вяло защищаясь, запричитала Елена Николаевна. — Ничего я не могу! Никого я не обрекаю!
— Ну и отлично, — легко согласилась Анфиса. — Значит, сосед может умирать со спокойной душой. Будем для ровного счета думать, что он уже умер. Ладушки?