— Прилетели! — сказала богиня. — Это Плеяды с Зевсова сада на берегах океана.
Действительно, вскоре к ней подлетело семь белоснежных голубиц; Вьюги, исполнив свою задачу, удалились к товаркам. У каждой голубки с шеи свешивалась плетеночка на золотой нитке. Богиня, осмотрев всех, обратилась к одной:
— Тебе, Стеропа, — сказала она, — предстояло погибнуть от сдвига Симплегад; заплати же за свое спасение. А перед твоим повелителем отвечу я.
Она сняла с нее плетеночку и вынула содержимое — пузырек из горного хрусталя. Тут новая звезда загорелась в ее руках, и перед ее багровым блеском померкли светочи и лампады пира. Она вылила содержимое в свой кубок — и волна неземного благоухания прошла по рядам гостей.
— Орифия, помнишь ты свою предсвадебную беседу с Горным Царем среди Вьюг на делосском корабле? Ты знала, что идешь на подвиг, а не на счастье; знала, что неблагодарность облагодетельствованного тобой народа будет наградой за благодеяние; и все-таки ты пошла. Это было по-эллински. Другие народы страдают каждый за себя: но страдания Эллады — искупление человечества. Предсказание исполнилось: ты испытала муку и в том, что есть для женщины самого болезненного и для царицы самого святого: твоя любимая дочь стала жертвой темных сил, и они же разрушили дело твоей жизни. Сегодняшний день вернул тебе и дочь, и плоды твоих трудов; но это было лишь восстановлением, а не наградой. Боги благодарны; награду ты получишь от меня.
Она поднесла кубок к ее устам.
— Царевна афинская, Царица Вьюг, прими наш высший дар, напиток бессмертия. Ты заснешь — в последний раз заснешь смертной дочерью Праксифеи. А проснешься в неувядаемой молодости божественной супругой бога северных ветров.
Орифия припала к коленям своей повелительницы и осушила протянутый ей кубок; вслед за тем она склонила голову на ее лоно, и необорный сон смежил ее веки.
Тем временем белые колонны недостроенного храма озарились серебристым сиянием; вскоре затем из-за противоположного им рубежа темных волн выплыла уже слегка ущербная, но все еще яркая луна.
Для аргонавтов это был знак к отплытию. Началось движение, но без шума; послышались прощальные возгласы, но вполголоса: все уважали сон прекрасной царицы.
Старый скифский боярин нехотя отпускал молодого Акмона.
— Полюбился ты мне, молодец, — сказал он, приветливо глядя на него. — Молод годами, речами стар: уж такова, видно, ваша Эллада… Так как ты сказал: «На все времена»?
— Да, отец, на все времена! — с жаром ответил Акмон.
— Ну, так помни же!
С этими словами он отстегнул свой меч, крепкий меч из халибийской стали с золотой рукояткой, и опоясал им юношу.
— Аргонавтам я обязан его возвращением, — прибавил он, — пусть же он красуется отныне на аргонавте!
Юноша покраснел от радости, но в то же время и от смущения. «Чем отплачу я богатому боярину, — подумал он, — я, бедный элевсинский гражданин?» Но он быстро поборол свое смущение.
— Позволь и мне, отец, оставить тебе на память дар, хотя и невзрачный с виду, но великой и благодатной силы.
Он добыл из-под своего хитона складень из многих тонких кедровых дощечек; все они были покрыты убористым письмом.
— Часто, — пояснил он, — в ясные ночи, когда другие аргонавты гребли, а Орфей бодрил их своими песнями, я, склонясь на свое кормчее весло, записывал его вещие слова. Тебе я их даю, отец; ты же их береги. Ты узнаешь из них возникновение этого мира, узнаешь происхождение и смысл нашей жизни, узнаешь и судьбу, ожидающую вашу родину. О ней Орфей много и любовно пел — он, ученик и пророк вашего и нашего Диониса.
Скиф задумчиво смотрел на протянутый ему дар.
— Не больно я боек разбирать ваши мудреные эллинские письмена; но это ничего. Спасибо тебе: внуки разберут. Им многое будет понятно, чего уже не одолеть их старому деду… Постой, мне пришла мысль.
Не выпуская руки юноши, он подошел к группе бояр и быстро обменялся с ними несколькими словами на скифском языке; те, видимо, одобрили его мысль. Затем он обратился к княгине Клеопатре и получил ее согласие, хотя и не без некоторого колебания. После этого, сопровождаемый ими, он подошел к престолу богини.
— Гера Олимпийская, Царица Небесная! — сказал он ей. — В первый раз объявилась ты скифскому народу, приняв участие в его трапезе; позволь же просить тебя отныне занять прочное место среди нас твоим божественным естеством, позволь посвятить тебе этот пока недостроенный храм на горе, возвышающейся над нашим взморьем, и пусть лучи твоей милости зальют его так же ярко, как его теперь заливают белые лучи твоей сестры, царицы ночей.
Богиня ласково улыбнулась.
— Я принимаю ваше приглашение, скифские мужи, — ответила она, — верьте, Царица Небесная и ныне и во все времена будет милостивой заступницей вашей страны и вашего народа. Но мне неуместно обитать в храме, заложенном с мыслью о другой. Нет, друзья: мне вы выстроите новый храм на вашей городской площади, против здания вашего совета: это будет тогда, когда аргонавты вернутся и привезут вам обратно ваших княжичей. А этот предоставим его первоначальному назначению: пусть в нем обитает покровительница богозданной родины вашей царицы и вашей княгини, Дева-Паллада. Для меня она любимейшая изо всех богинь, и дело у нас общее: мы обе ведем человечество к величию — величию воли и величию мысли. Пусть же отныне храм Девы на Девьем мысе напоминает пловцам, что и среди скифов живет благозаконие и человечность!
Скифы молча склонили головы.
— Я рада, — продолжала Белораменная, — что моя побывка у вас увенчалась таким достойным, торжественным действием; хочу, чтобы оно еще более скрепило узы между вами и вашими друзьями в любимом городе Паллады. Пусть же песнь в честь ее покроет ваши прощальные приветствия!.. Плексипп, Пандион! Вы знаете гимн покойного деда вашей матери, богоугодного царя Пандиона Афинского?
— Еще бы! — ответили юноши. — Это была первая песнь, которой нас научила она.
— Спойте же его на прощание… Ее же не бойтесь разбудить: она от волшебного сна раньше времени не проснется, но сквозь сон услышит вашу песнь.
И юноши запели, спускаясь с прочими аргонавтами все ниже и ниже по направлению к качающейся на волнах «Арго»:
Последние слова прозвучали уже с борта корабля. Причал был отвязан, сходни и якорь подняты; Ясон хотел уже приказать гребцам отправиться каждому к своему веслу, но княжичи уговорили его вместо этого повесить парус. Аргонавты, освобожденные от гребной службы, всеми голосами подхватили Пандионову песнь; княжичи стали сопровождать ее игрой на своих золотых рогах.
Едва их звуки достигли материка, как среди Вьюг, окружавших полукольцом свою спящую царицу, началось беспокойное движение.
— Можно? — спросили они богиню. Та молча кивнула головой.
Тогда они сорвались со своих мест и всей стаей нагрянули на парус «Арго»: парус надулся, мачта заскрипела — и чудесный корабль плавно двинулся по белеющим волнам навстречу своей заветной цели. Шумели Вьюги, шумели волны; но громче тех и других звучала из мощной груди толпившихся на корме аргонавтов торжественная песнь: