Внезапно он почувствовал, что мокрое от слез лицо уткнулось ему в плечо. В смятении Перси отпрыгнул в угол.
— Знаешь ли, детка! — бросил он. — После того, как ты... я не желаю больше прикасаться к тебе.
— Ты только что упомянул миссис Даннер... Я слышала... Квартира 18-К?
— Да! Но как... — Тут до него дошло. — Так ты тоже... оттуда?
— Я убью эту бабу! — процедила она сквозь зубы. — В первый день, когда я здесь оказалась, я сказала себе, что выбью из нее каждую долларовую бумажку и каждый глоток виски, который она отхлебнула за мои деньги. Если, конечно, когда-нибудь вернусь туда... А на другой день я сказала себе, — если только вернусь! — что вообще не стану обращать на нее никакого внимания, а буду целовать тротуары, шестифутовых полисменов и санитарную технику. На третий день я вообще не вспоминала о ней, а вспоминала, как выглядят дома, улицы и все остальное. Но сейчас мне ясно, что я не вернусь никогда. И потому лишь молюсь, чтобы у меня все же появилась возможность пристукнуть ее...
Она опять заплакала; отчаянные рыдания вырывались у нее из груди, как будто ей выкручивали руки.
Перси осторожно повернулся к девушке и погладил ее по спине. Она не оттолкнула его, и тогда он обнял ее ласково и поцеловал. Какая-то грубая ткань, наброшенная на ее плечи, оцарапала его лицо.
— Могло быть и хуже, — тихо проговорил он. — Могло быть намного хуже, можешь мне поверить... Во всяком случае, мы нашли друг друга. Когда есть с кем поговорить, — значит, дела не совсем уж плохи. Так или иначе — мы земляки. А точнее — современники. Меня зовут Перси С. Юсс. «С» — значит, Сактрист. Я был владельцем ресторанчика, двумя третями которого владели наши кредиторы. А кто ты?
— Энита Драммонд. — Девушка выпрямилась и вытерла глаза краем одежды. — Энн. Я была балериной. Вернее, я еще только училась на балерину. И, конечно, немного подрабатывала то там, то тут... Эта квартира оказалась неожиданной находкой: она как раз устраивала меня по деньгам. Я с радостью плюхнулась на единственный стул, который отыскался в этой квартире, и тут заметила на полу клочок пергамента с какими-то стихами. Я начала их читать и задремала. А когда проснулась, оказалось, что я сижу на склоне холма, на стуле без ножек. И какой-то крестьянин со своей женой произносят надо мной странные заклинания. Смысл их был такой, что я должна исчезнуть, прежде чем навлеку проклятия на их посевы. Когда они увидели, что я открыла глаза, то набросились на меня, связали и утащили в свою хижину. Я пыталась им объяснить что-то, но они не пожелали ничего слушать!.. Кстати... Если хочешь... если ты не против выглядеть более прилично, то в углу, вон там — куча какого-то тряпья.
Перси шагнул, куда она указала, и обнаружил полдюжины изношенных накидок из овечьих шкур. Он выбрал одну из них — от нее сильно воняло, зато в ней было меньше насекомых, чем в прочих. Потом он вернулся к Энн. Да — теперь, в одежде, он чувствовал себя более уверенно. Хотя ему и не довелось размышлять о различных аспектах нудизма с тех пор, как он в костюме Адама прибыл сюда, в этот безумный мир.
К тому же он сейчас впервые почувствовал, что у нею все-таки есть возможность перехитрить тех, кто полонил его, — теперь, когда он был одет почти так же, как они.
Энн продолжала свой рассказ.
Она вспоминала о том, как жители деревни в дальней закоулке острова собрались на сход и стали обсуждать, как избавиться от ведьмы.
— Это была настоящая война между сторонниками двух идей: одни предлагали посадить ведьму на кол, другие — сжечь. И каждый яростно отстаивал свою правоту. В это время мимо проходил сенешаль, или камергер — Бог знает, как он тут называется! Во всяком случае — человек царя Полидекта. Он, оказывается, охотился за какими-то небольшими чудовищами — кажется, за фуриями. Или, может быть, сиренами. Он увидел меня, и прежде чем кто-то из деревенских успел что-либо сказать... Перси, смотри!
Вздрогнув, он обернулся и посмотрел туда, куда указывал ее палец.
Вечерело. Свет, проникавший сквозь решетку, становился все рассеяннее; солнце посылало последние лучи, завершая дневную работу и направляясь на отдых.
Сверху, над решеткой, появилась человеческая голова. Человек прижал к губам палец. Перси кивнул, давая знак тому, наверху, что понял его. Появившийся начал медленно расплываться, словно туман на легком ветру. Наконец он исчез.
И тут же решетка осторожно и бесшумно поднялась и, спустя мгновение, опять легла на место. У Перси возникло тягостное ощущение, будто что-то тяжелое неторопливо и плавно опускается в яму. Он замер и инстинктивно протянул руку, прикрывая рот Энн. Та оцепенела и затихла, но все-таки не могла сдержать вздоха, когда перед ними появился человек в одежде, напоминавшей то ли средневековье, то ли ренессанс.