— Простите кое-кому неуклюжесть его речи: мы учились говорить у дальнего племени Людей. С ними мы охотились, ловили рыбу, ели, обменивались подарками — словом, стали друзьями. Мы здесь не собираемся задерживаться. Мы ищем свою семью. И — просим вас: если вам что-либо о ней известно, скажите нам.
Дул ветер, катились волны, качалась в пронзительном холоде лодка. Но Тауно показалось, что наступила полная тишина, когда заговорила светловолосая женщина:
— Кто вы? И что вы такое?.. Кажется... вы — не настоящие морские люди. Ступни ваши без перепонок, а ваш вес не перегружает лодку.
— Выходит, ты кое-что знаешь о нашем племени? — радостно спросил Тауно.
— Только легенды, услышанные на родине. И ничего больше.
Эйджая вздохнула:
— Да, ты права. Но видишь, как ты смутила нас — а мы привели в недоумение тебя.
Женщина прижала к себе светловолосого, как и сама, младенца — почти у всех женщин в лодке были с собой дети.
— Мы и вправду можем говорить свободно? — прошептала она.
Некоторые из мужчин стали возмущаться, услышав непонятную речь. Неужели, дескать, подобная встреча сама по себе не странна? Светловолосая ответила им очень ловко — полукровки не смогли бы придумать ничего умнее. Эти пловцы лучше говорят на датском, заявила женщина. Так не разумнее ли позволить им говорить на этом языке? Ведь тогда они смогут все объяснить быстро и правильно! А она ясно перескажет их сло«а.
И светловолосая обратилась за поддержкой к Минику и Панигпаку. Пронзительные глаза ангакока уставились на незнакомцев. Вскоре он дал согласие.
Миник — муж светловолосой, понял Тауно. Как такое могло случиться?
— Я... урожденная Бенгта Хааконсдаттер, — запнувшись произнесла она, сделала паузу и нахмурилась. — Я была Бенгта Хааконсдаттер. Теперь я — Ититак, и моя дочь... — Она крепко прижала к груди ребенка. — ...ее звали Халлфрид. Но мы зовем, ее Алоквисак, в честь бабушки Миника, которая погибла на ледовом поле еще до того, как мы к нему пришли.
— Так тебя украли? — тихо спросила Эйджан.
— Нет! — Бенгта протянула свободную руку за борт, ухватилась за плечо Миника и сильно стиснула. Муж покраснел, смущенный таким проявлением чувств, — этого не было в обычаях инуитов, — но руку жены не сбросил.
— Расскажите о себе! — вдруг взмолилась Бенгта.
Эйджан пожала плечами.
— Мы с братом — наполовину люди, — сказала она. — Наш отец — водяной, король Лири — подводного царства неподалеку от побережья материковой Дании. Мать наша была смертной женщиной, которую он полюбил и взял себе в жены. Она родила ему семерых детей — мы последние из оставшихся. Священник наложил на Лири проклятье. Тауно и меня оно не затронуло — из-за нашей крови, — но наши родственники не смогли там больше жить. Они спаслись бегством. Нас с Тауно задержало одно дело. Теперь мы их ищем. Вы ничего не слышали о приплывшем издалека морском народе?
— Нет, — пробормотала Бенгта. — Но еще недавно я жила такой жизнью, что просто не могла и знать.
— Спроси своих подруг, милая. Скажи им, что водяные по природе вовсе не их враги. Совсем наоборот! Жители моря и те, кто дышит воздухом, вместе способны на такое, что порознь им не по силам.
Фразы на певучем языке запорхали от лодки к лодке. Панигпак часто задавал полукровкам вопросы через норвежскую женщину. Действительность проявлялась по частям. Нет, эти инуиты ничего не знают о каких-либо пришельцах. Они, однако, проводят большую часть времени, охотясь на берегу, да и вообще редко выходят далеко в море — и никогда настолько далеко, как то делают белые люди, которые когда-то давно уплывали под парусами за горизонт, вылавливая в море бревна (Бенгта упомянула место под названием Маркландия). И до сих пор они имеют обыкновение отправляться на своих яликах в безрассудно долгие летние путешествия... А зимой они теснятся по домам. То есть как раз в то время, когда инуиты путешествуют на собачьих упряжках по земле или по льду вдоль берега. Жители поселка могут знать, и такие новости о происходящем на островах, которые инуитам вовсе неведомы. А коли такие новости есть, отцу Бенгты, Хаакону Арнорссону, они известны наверняка — ведь он самый могущественный человек в Поселке.
Тауно и Эйджан не могли не заметить, с каким ужасом было упомянуто имя Хаакона Арнорссона. Даже его дочь вздрогнула, а голос ее стал более суровым.
Но тем не менее...