И она пошла на врага, разбрызгивая впереди себя «Ландыш серебристый» и затягивая свою любимую песню в исполнении Иосифа Кобзона:
– Я в мир удивительный этот пришёл
Отваге и правде учиться.
Единственный друг, дорогой Комсомол,
Ты можешь на нас положиться!
Мы пройдём сквозь шторм и дым,
Станет небо голубым.
Не расстанусь с Комсомолом,
Буду вечно молодым!
Не расстанусь с Комсомолом,
Буду вечно молодым!
В грядущие дни, как во все времена,
Недобрым метелям кружиться…
Родная моя, дорогая страна,
Ты можешь на нас положиться!
Мы пройдём сквозь шторм и дым,
Станет небо голубым.
Не расстанусь с Комсомолом,
Буду вечно молодым!
Не расстанусь с Комсомолом,
Буду вечно молодым!
Заветной весны высота не взята,
И надо с дороги не сбиться…
Мечта наша, гордая наша мечта,
Ты можешь на нас положиться!
Мы пройдём сквозь шторм и дым,
Станет небо голубым.
Не расстанусь с Комсомолом,
Буду вечно молодым!
Не расстанусь с Комсомолом,
Буду вечно молодым!
Ребята и Доценко нестройно подпевали ей, а она шла на врага неумолимо, как советская торпеда. Любимых духов было ужасно жалко, но Валя отринула эти мысли. Ради победы над классовым врагом и жизнью пожертвовать не жаль, не то что духами, которые в каждом галантерейном магазине продаются. Валя наступала, монстр оглушительно визжал, прижимал к себе щупальца, обожженные чистым сибирским воздухом, смешанным с «Ландышем серебристым». Но окончательно его победила песня, которую затянул Артемий Михайлович. Это была его любимая песня, походная, та, что он всегда запевал после тяжелого трудового дня у костра:
– Всем нашим встречам
Разлуки, увы, суждены.
Тих и печален ручей у янтарной сосны.
Пеплом несмелым
Подернулись угли костра.
Вот и окончилось все,
Расставаться пора.
Милая моя,
Солнышко лесное,
Где, в каких краях
Встретишься со мною?
Милая моя,
Солнышко лесное,
Где, в каких краях
Встретишься со мною?
От звуков этой песни чудовище вдруг как-то забулькало, что-то в недрах его темного брюха заклокотало, а потом оно резко раздулось и послышался оглушительный треск. Валя была достаточно близко к нему, и потому ее оглушило ударной волной, она как подкошенная упала на землю и лишилась чувств.
За мужество
Валя очнулась от резкого запаха нашатыря, и первое, что она увидела, – такое родное и милое бородатое лицо профессора Доценко. В его бороде застряла пара травинок, и Валя нежно вынула их. Артемий Михайлович счастливо улыбнулся:
– Валюша, ты всех нас спасла!
– Нас песня комсомольская спасла, Артемий Михайлович! – уверенно сказала Валя и поднялась. Она лежала на земле посередине станции, вокруг нее были комья какой-то слизи, и сама она была вся в ней.
– Что это?
– Фрагменты этого существа, – ответил Артемий Михайлович, с любопытством изучая кусок щупальца, который он вынул из Валиных волос. – Жаль, что про него нельзя будет написать научную работу. Тут уже товарищи из КГБ приехали. Все засекретят, как водится.
Доценко недовольно крякнул и тайком спрятал кусок щупальца в карман куртки. Валя огляделась – рядом с лабораторией стоял вертолет, по станции ходили люди в костюмах химзащиты и упаковывали черную слизь в специальные контейнеры.
– А где шпионы? – спросила она.
– Увезли уже, – ответил Доценко и нервно сглотнул. – Валя, ты ведь спасла меня сегодня… в прямом смысле спасла. Не только от этого ужасного моллюска, а от падения… Я ведь, когда понял, что план по зябликам не выполняю, так испугался, что думал: была – не была…
Доценко махнул рукой и отвел взгляд.
– Что «была – не была»? – спросила Валя.
– Ну… с Инессой, – Доценко покраснел и спрятал глаза за руками. – Думал, ну, раз женщина так хочет… и все равно умирать в лагерях… можно себе позволить…
– Артемий Михайлович, вы оступились! – с комом в горле произнесла Валя и взяла его за запястье.
– Нет, Валя, я поддался соблазну… дал слабину, вел себя не как советский человек, – твердо ответил Доценко, глядя ей в глаза. – Но ты меня спасла, Валя. От разврата, от капиталистической заразы и от невыполнения плана.