Весь день Валя протаскалась по птичьим ловушкам, но пискулька ей так и не встретилась. Она собрала остальных птиц и вернулась на станцию. День клонился к вечеру. Постучав в лабораторию, она услышала женский смех. Дверь долго не открывали, а потом оттуда высунулся профессор Доценко, от него пахло спиртным.
– Тебе чего?
– Птиц принесла.
– Если живые – неси в отстойник, если мертвые – утилизируй. Сегодня вскрытия делать не будем, – быстро сказал Доценко и захлопнул дверь. Валя простояла еще пару минут на пороге, пытаясь прийти в себя, круто развернулась и сошла с крыльца. Навстречу ей шли Сеня и Вадик. Они несли два мешка с птицами, судя по виду, дохлыми.
– Сегодня в лаборатории работать не будем. Поэтому утилизируем всё, – бесцветным голосом сказала Валя, вручила им свои таежные находки и пошла в свой домик. Там она бросилась на кровать и разрыдалась. Как он мог так поступить с ней? Еще пару дней назад дарил такие трогательные подарки, называл сокровищем, а сейчас даже на порог не пускает? Как это понимать? Что она сделала не так?
От этих мрачных мыслей ее отвлекли вернувшиеся соседки.
– Фу, от кого так дохлыми кошками пахнет? – скривилась Таня.
– Не кошками, а птицами, – поправила Лиза и уперла руки в боки. – Образцова, ты вообще в курсе, что не одна тут живешь? Душ работает, а весной геологи-омичи и баню построили. Сходи, помойся. Твой «Ландыш» уже был перебором.
– Это вы духи украли! – снова выпалила Валя и вскочила с кровати.
– Сумасшедшая, – засмеялась Таня и завалилась с ногами на кровать. Валя решила не связываться и пойти в душ. Она собрала грязную одежду, сложила в мешок вместе с полотенцем и вышла на улицу. Вечерело, стояли длинные летние дни – лучшее время для таежных экспедиций. Грустно, что эти золотые деньки проходили впустую, ведь Доценко был занят со своими гостями, а значит, все его подопечные, включая Валю, сидели без настоящего дела и лишь выполняли рутинные поручения. Не об этом мечтают настоящие советские ученые.
Выйдя из душа, Валя услышала веселый смех со стороны новенькой срубовой бани, построенной совсем рядом. Она прислушалась и поняла, что слышит и мужские, и женские голоса. Что за бесстыдство! Валя была возмущена и хотела тут же бежать к комсоргу, чтобы доложить о непотребстве, но тут вдруг уловила в мужском голосе знакомые интонации, и ее поразила догадка: Доценко повел своих ленинградских гостей в баню! И они там купаются все втроем! Что же это такое? Где это видано, чтобы одна женщина с двумя мужчинами мылась в бане? И это не в темные царские времена, а в Советском Союзе! Чем же они так опоили Доценко, что он пошел на это? Не рижским же бальзамом!
Валя так и стояла перед баней в сумерках, пока из нее не выбежала в одном полотенце Инесса, вся красная и потная.
– Ну и жаркий же вы мужчина, Артемий Михайлович! – выпалила она, отдыхиваясь. От ее стройного разгоряченного тела шел пар. Валя, не мигая, смотрела на нее, а потом повернулась, бросила свои банные принадлежности у рукомойника и молча пошла к сторожке. Там жил сторож Михалыч, и у него, она знала, было ружье. Зайдя к нему, она не обнаружила хозяина, зато нашла висящий на стене, на ковре с оленями, карабин. Валя сняла его с гвоздика, поискала глазами патроны и увидела их в картонной коробке на подоконнике. Это была дробь, но ей бы сейчас сгодилось что угодно. Лучше бы, конечно, что-то смертоносное. Видеть эту мерзкую женщину, слышать ее голос и фальшивый смех Валя больше не хотела. В голове была только одна мысль – надо избавить от пришлой заразы это чистое таежное пристанище советской науки.
Хорошо, что покойный отец научил ее заряжать ружье, он готовил ее к жизни партизанки. Недаром в их комнате на видном месте висел портрет Зои Космодемьянской. Валя вышла из сторожки и как таран направилась к бане, держа ружье взведенным.
– Валя! – испуганно выкрикнул Вадик, они с другом в это время выходили из душа, были мокрые и разгоряченные, хотя там вечно не было горячей воды. Сеня замешкался, испуганно глядя на нее, а Вадик бросился и выхватил ружье.
– Отдай, – каким-то не своим голосом сказала Валя.
– Что ты задумала? – сипло спросил Вадик, а Сеня не сводил глаз с ружья в его руках.