– Не твое дело!
– Валя, не стоит оно того, – вдруг проницательно сказал Вадик и обнял ее по-братски одной рукой, крепко держа другой ружье дулом в небо. Неожиданно для себя Валя разрыдалась на его плече. Сеня подошел, осторожно взял оружие из рук друга и молча отнес его обратно в сторожку. В его семенящей походке была какая-то неловкость, словно он потянул спину или просто сильно нервничал, держа в руках оружие. Валя смотрела на него одним глазом, прислонившись к плечу Вадика и понимая, что сейчас чуть не совершила самую большую ошибку в своей жизни. Комсомолки не занимаются самосудом. Они подают сигнал куда следует. Все-таки сейчас не военное время, чтобы от враждебных элементов избавляться так радикально. Валя в красках представила товарищеский суд над этой Инессой, которой поставят на вид ее аморальное поведение. С другой стороны, Доценко ведь тоже будут там разбирать. Валя вздохнула, по лицу катились слезы. Пожалуй, впервые в жизни она не знала, как правильно поступить.
Вскоре из бани вышел Доценко, а за ним и гости из Ленинграда. Они, весело переговариваясь, направились к домику профессора. Тот даже не заметил, как Валя стоит и обнимается с Вадиком у всех на глазах. Неужели ему все равно? Неужели советский мужчина может так легко поменять одну сердечную привязанность на другую? Или Вале просто казалось, что Доценко тоже ее любит? Но ведь «Ландыш серебристый» не дарят всем подряд! Этот цветок занесен в Красную книгу, а значит, Доценко намекал, что Валя для него действительно очень ценный экземпляр человека.
Ребята усадили ее к костру, к которому постепенно стали подтягиваться другие студенты и аспиранты. По кругу пошел термос с крепким чаем, Вадик взял в руки гитару, и они все вместе затянули «Изгиб гитары желтой». Валя стала хрипло подпевать, утирая рукавом слезы, но вскоре втянулась, и только мысль о том, что Доценко так и не вышел к костру, мешала ей успокоиться. Сеня и Вадик проводили ее до домика, видимо, опасаясь, что она вновь пойдет за ружьем. По дороге она бросила взгляд на баню – там было уже темно и тихо. Зато в домике Доценко горел свет, оттуда слышались звуки музыки, причем иностранной, не советской. Это снова больно резануло Валю по сердцу – она не могла поверить, что ее любимый Артемий Михайлович может так быстро забыть идеалы строителя коммунизма и прельститься всей этой похабщиной.
Трофей
Наутро Валя чувствовала себя разбитой, во сне ей виделись мертвые птицы и Доценко в одних трусах, попавшийся в птичью ловушку. Она вышла на улицу, стараясь не разбудить соседок – общаться с ними у нее не было никакого желания. У входа в лабораторию она встретила Артемия Михайловича. У него был сумрачный, недовольные вид.
– Образцова, почему опаздываем? Семь пятнадцать на часах, – сухо сказал он, но смотрел куда-то мимо. Словно ему было неловко.
– Извините, Артемий Михайлович, – глухо отозвалась Валя, рассматривая его лицо с ввалившимися от недосыпа глазами, что сразу прибавляло ему лет.
– Сегодня будем сибирских зябликов собирать. И кольцевать. Нужно все силы на это бросить в ближайшие дни. У них как раз сейчас сезон активного гнездования, – сказал Доценко и повесил на дверь потрепанное фото этой птицы. – До обеда ты обходишь ловушки, а потом будешь мне в лаборатории помогать.
– Хорошо, – кивнула Валя, воодушевившись тем, что они вместе будут работать сегодня.
– Надо не ударить в грязь лицом перед коллегами из Ленинграда. Профессор Гершензон и Инесса будут присутствовать.
От этих слов вся Валина радость улетучилась. В голосе Доценко ей послышалось возбуждение и предвкушение, и они явно не относились к их совместной работе в лаборатории. Неужели он смог так быстро забыть их разговор на кафедре? Свой подарок? Неужели эта вертихвостка, эта облезлая трясогузка смогла так вскружить ее любимому профессору голову?
Еле сдерживая слезы, Валя бросилась к выходу со станции. Навстречу ей шли аспиранты и студенты, она их тут же отчитала за опоздание и передала им указания Доценко. Сеня и Вадик предложили ей пойти с ними в тайгу, но она отказалась. Ей хотелось побыть в одиночестве. К тому же, было видно, что предложение Вадика пойти с ними Сеня не оценил. Он вообще предпочитал общаться только с Вадиком, у него и в институте других товарищей больше не было. Они как познакомились на первом курсе в шахматном кружке, так и не расставались, вместе ездили на все соревнования юных шахматистов, в экспедиции, и даже к зубному ходили вместе – Сеня боялся боли, и Вадик его морально поддерживал. Валя им завидовала.
Она вышла со станции и пошла по знакомой тропинке в тайгу. Станция была огорожена колючей проволокой по периметру нескольких квадратных километров, чтобы обезопасить ученых от крупных хищников. Мелким такая преграда была не страшна. Валя иногда выбиралась и за пределы ограждения, но уходить далеко боялась – а вдруг встретишь медведя? Впрочем, сейчас она об этом не думала, когда выходила из скрипучей калитки в глухую тайгу. Ей было все равно, если ее задерет хищник. Зачем жить, если твой любимый профессор забыл о тебе и увлекся какой-то профурсеткой? Если тот, кем она неизменно восхищалась, предал свои идеалы и слушает по ночам джаз? А что дальше? Предательство родины?