Впрочем, Калидас его не винил — если бы не Грасин, не бывать ему архивариусом еще очень долго.
Кое-как протиснувшись мимо допотопных агрегатов, Калидас зажег единственную свечу — подачу электричества в эту часть здания давно прекратили, оставив только небольшой аварийный генератор — и уселся на стул-вертушку, которая досталась чудотворцам вместе с безнадежно расстроенным пианино «Красный октябрь». Пианино успело покрыться толстым слоем пыли, прежде чем Калидас сообразил накрыть его куском парусины, а вертушка перекочевала «на баррикады», как ласково прозвала молодежь радиорубку.
Калидас вывернул регулятор мощности сигнала на максимум и еще раз набрал сообщение, тщательно отстукивая каждый символ. Несмотря на телефоны и компьютеры, все самое важное чудотворцы по-прежнему доверяли только телеграфному шифру, который передавался через небольшое устройство, замаскированное под обычную печатную машинку. Таскать его с собой во время поездок было неудобно, но сообщения обычно находили адресата даже в самой далекой глуши. Калидас отстучал еще одну телеграмму, с неудовольствием отметив тройное увеличение количества восклицательных знаков.
Да он попросту впал в истерию!
Калидас зажевал бутерброд, не почувствовав вкуса, залпом влил в себя остатки кофе — и накрыл передатчик чехлом. Где бы ни был Глостер в эту пятницу, отвечать на сообщения из Артели он не собирался.
Пока архивариус шел обратно, из головы не шли едкие комментарии Алонзо. Уже в который раз Артель — и особенно самые крикливые члены Круга — предпочитала прятать голову в песок при малейшем упоминании некромантов. Хотя ежу ясно, что пока наследие де Бирса не уничтожено целиком и полностью — орден будет возрождаться снова и снова.
По дерзости нынешняя акция с похищениями превосходила многое, о чем Калидас читал в архивах. Он тщательно запер за собой дверь и вспомнил, что оставил грязную посуду «на баррикадах». Но возвращаться не было никаких сил, и архивариус невидящими глазами уставился в раскрытое окно. С залива задувал легкий, но свежий ветерок — весной в окрестностях замка никогда не бывало по-настоящему жарко. Он вспомнил последние слова Жанны — и погнал прочь даже тень подозрения
Мастер Артели не мог быть предателем.
Калидас провел рукой по верхней полке самого большого книжного шкафа — пальцы, сложенные в хасту снятия морока, едва коснулись украшенных позолотой корешков книг. Ему нравилось это заклинание — оно чем-то напоминало проверку с помощью отпечатка пальца или сканирования радужки глаза. Все одновременно проще и намного сложнее — кто угодно может провести по книгам, но заклятие подействует только для одной руки. Корешки, на которых еще недавно сверкали надписи вроде «Одиссея капитана Блада» и «Копи царя Соломона», потемнели, покрылись пылью и патиной. Здесь, так близко от любопытствующих глаз, Калидас хранил самые важные книги архива чудотворцев. Его предшественники давно стерли с корешков названия — но Калидас, как и они, наизусть знал каждую книгу. Вот и сейчас, отсчитав шестую слева, он осторожно достал ее с полки и не открывал, пока не захлопнул наглухо окна и не зашторил их, одновременно зажигая две настольные свечи.
Такую книгу как «Гангус» следовало читать со всеми мерами предосторожности.
Калидас осторожно перевернул несколько страниц двумя пальцами левой руки, стараясь не касаться выцветших за столетия чернил. Правую руку он держал перед лицом — защитная хаста заискрила, но выдержала. Перед ним лежала, конечно же, копия, но снятая с оригинала вскоре после написания. Следы самой книги терялись в кровавой истории ее владельцев, и сейчас Калидас был почти уверен, что она, наконец-то, попала в руки тем, для кого и была предназначена создателем.