Вот этого Коленька не любил.
Начинал путаться, рисовал на коленке диаграммы, крестики, снова и снова повторял, что близок к ответу. Маэстро не давил — а стоило бы. Давала себя знать разница поколений, «Отцы и дети», как говаривал классик. Они говорили с мальчиком Коленькой на разных языках — а теперь Маэстро остался один. Подобравшись так близко, Коля исчез — и вместе с ним исчезли все ниточки, догадки и тропинки.
Доверие стоит дорого, а доверчивость — еще дороже.
Иногда она может стоить жизни.
Сисадмин, а вместе с ним и весь отдел программистов безуспешно терзали Колин рабочий компьютер в течение месяца, после чего сдались. Все незапароленное оказалось обычным хламом, а заветная папка с результатами Колиного сыска так и осталась назойливым ярлыком на рабочем столе.
Маэстро вздохнул и вернулся в настоящее. Воспоминания — дело хорошее, но бесполезное. Корить себя за то, что не выудил у Коли пароля, он уже давно перестал. Оборвалась одна ниточка — появится другая, ничто в этом мире не исчезает бесследно.
Так не бывает.
Взгляд скользнул по часам с кукушкой — половина восьмого. Время летит быстро, даже слишком, вот уже и домой пора — а чем он может похвастаться за прошедший день?
Визгливо затрещал телефон, спрятанный на маленьком табурете у стены. Маэстро не ставил его на стол специально — слишком громоздкий. Вещи должны знать свое место.
— Слушаю.
— Москва на проводе, — прошептал Василич и переключил на межгород.
У всех свои тараканы — звонки «сверху» вызывали у бедняги такую робость, что пропадал голос и учащался пульс. Обычно после звонка Василич глотал таблетку валидола — на всякий «пожарный». Вот и еще один пунктик — излишне трепетное отношение к собственному двадцатишестилетнему организму.
— Слушаю, — снова произнес Маэстро.
— Прочел твою записку, профессор, — собеседник не счел нужным поздороваться. — Опять буянишь?
В трубке слышалось тяжелое, сердитое дыхание. Маэстро вспомнил последнюю встречу с заместителем министра — врачи давали тому от силы несколько месяцев. А вишь ты — выкарабкался!
— Ну что вы, Анатолий Павлович. Продолжаю свои исследования, и вместе с ними рассуждения, только и всего. Кто не задумывается о будущем, тем более в нашем с вами возрасте — тот беспечный и недалекий человек.
Вот тебе, министерская крыса. Посмотрим, как теперь запоешь.
В трубке закашлялись. Все-таки победить смерть окончательно не удавалось еще никому.
— Всецело согласен. Но ваш тон не выдерживает никакой критики, профессор. Нельзя же так набрасываться. Вспомните о толерантности.
— Толерастии? — презрительно скривил губы Маэстро.
— Толерантности, — собеседник сделал акцент и помолчал. — Мы не можем ущемлять чьи-то права слишком навязчиво, понимаете? А вы… Вы же говорите о ваших же согражданах, профессор. Все они чьи-то дети, родители, учителя, бабки-дедки и прочие родственники. Поднимется крик о правах и нарушении оных. Вам оно надо, дражайший? Вы до сих пор не предоставили никаких доказательств — только домыслы. Похищениями занимается полиция, ФСБ подключится со дня на день. А вы говорите — колдуны? Я был склонен вам верить в последние годы, но эта вера стоит государству больших денег. Вы меня понимаете? Нельзя вечно прикрываться отчетами и коробками никому не нужных чертежей.
Все та же трусливая песня. Маэстро вытащил из кармана носовой платок и промокнул лоб. Неторопливо сложил платок и вернул на место.
— Совсем скоро я предоставлю вам веские причины увеличить финансирование.
— Действительно? — вежливо удивились в трубке. — На вашем месте я бы поторопился, уважаемый Дмитрий Аристархович.
— Будьте покойны. До свидания.
Маэстро подержал трубку на весу и бросил.
Ничего, скоро вы запоете совсем по-другому. Клубочек все разматывается себе, не стоит на месте. Маэстро натужно усмехнулся.
Его кабинет, бесконечные стеллажи с книгами, книжицами и талмудами были созданы ради этого часа. До прихода Маэстро Институт метафизики загнивал, доживая последние дни мелкими заказами. Конструктора не знали, что им рисовать, программисты раскладывали пасьянсы на допотопных машинах. Пять этажей вверх, два — вниз, лаборатории, охрана, сигнализации на каждом углу. У него самого никогда не было ни компьютера, ни личного ноутбука. Просто так, что ли? Работа велась давно и упорно, ради этой самой работы многое, очень многое было поставлено на карту. Вышколенные сотрудники, тишина в коридорах, высокие оклады и редкие премиальные.