— Печальная сказка, — поморщился Фламбо.
— Вы правы, — живо отозвался отец Браун, — и как любая другая сказка, она таит в себе зерно истины, погребённое в сияющем хрустальном гробу домыслов и фантазий. Но вот вам другая история — убийство Дейзи Уоллет. Тут наш сказочник не церемонился: он руками задушил несчастную девушку, напялил на неё грязную тряпку взамен её собственного передника, вымазал лицо сажей и, словно бы в насмешку над историей Золушки, бросил рядом с мёртвым телом обслюнявленный старый тапок, который свалился бы с ноги Дейзи, сделай она в нём хоть шаг, не говоря уже о танцах на балу. Где прежнее любовное внимание к деталям истории? Где желание сохранить и подчеркнуть прелесть и чистоту девушки, столь ясно читаемое в первом случае? О нет, это совсем другая сказка! Она не о нежности и страсти а, скорее, о безразличии.
— Убийца мог торопиться и не подготовить всё так же тщательно, как в первый раз, — возразил Фламбо.
— Но почему? Что мешало ему подготовиться? Полиция? Но он уже продемонстрировал своё мнение о способностях полицейских, убив девушку, когда те спокойно спали прямо над местом преступления! Так что же?
— Дейзи что-то видела или слышала. Она могла рассказать об этом полиции. Это единственное объяснение, которое я вижу.
— Напрягите воображение, дорогой друг, — укоризненно покачал головой отец Браун. — Например, девушка могла ничего не знать, но убийца случайно увидал её возле сундука, в котором брал веретено, и запаниковал. Такое тоже случается. Или вот вам ещё вариант: убийц было двое, они соревновались друг с другом…
— Какой ужас! — Фламбо не смог сдержать отвращение. — Вы правда предполагаете возможность существования двух подобных монстров?
Священник вздохнул:
— Я не предполагаю. Я совершенно точно знаю, что такое порой случается. Но в Хорнтон-лодже и его окрестностях действовал один человек. Иначе… мне трудно объяснить, но я попробую… подобная идея может завладеть умами нескольких людей одновременно, да, вполне может. Но тогда они станут действовать согласованно, советуясь друг с другом, и, решив произвести на сотоварища впечатление, скорее проявят педантичность, нежели столь вопиющую небрежность в деталях. Эти же две сказки конфликтуют, они рассказывают нам совсем о противоположных вещах, а вместе повествуют мне о том, что сказочник во втором случае напускал туману, а в первом — осуществлял действие, затрагивающее потайные струны его души. То же самое и с третьим убийством. Красный ночной колпак вместо шапочки? В самом деле? Плащ, а девушка убита в доме — не в лесу, даже не у двери, ведущей в комнату бабушки? Да хоть бы в кровать положил, тело Красной Шапочки и там смотрелось бы уместнее! Почему корзинка пуста, где пирожки?
Отец Браун воинственно глядел на Фламбо из-за стёкол круглых очков. Щёки священника взволнованно порозовели, грудь ходила ходуном. Наверное, это должно было казаться смешным… вот только не казалось.
— Где общая логика картины, столь явственно проглядывающая в первом убийстве? Немыслимый регресс для преступлений подобного рода! И три разных способа удушения, причём для второго и третьего случаев они выбраны наугад, нелепо, бессистемно! Я не могу назвать имена несчастных, которым я пытался помочь, равно как и деяния, о которых они поведали мне, но подобная небрежность совершенно не свойственна таким убийцам — разве что её допускают изначально, и она делается частью преступного почерка.
— Иногда сама личность убийцы деградирует вследствие душевной болезни, — возразил Фламбо.
— Личность — да, — кивнул отец Браун, — однако образ действий меняется крайне редко. Скорее он… консервируется, обрастает ритуалами, кажущимися бессмысленными постороннему взгляду, но для самого убийцы исполненными глубокого значения.
Глаза священника слегка затуманились, он поёжился, словно воспоминания холодным туманом упали на его потрёпанную сутану. Фламбо заставил себя улыбнуться отцу Брауну и сочувственно, но с привкусом иронии, вспоминая одну из их давних встреч, произнёс: