Теперь Куинни может читать сны. И это безумно увлекательно, потому что сны никогда не звучат. И никто никогда их не думает. Сны – это не слова, это образы, это чувства, и это новая область – поэтому Куинни вторгается в чужое мысленное пространство, смотрит через щель, совершенно не стесняясь. Ей видно обитателей всех соседних комнат. Видно – без особых усилий.
Уроки у Гриндевальда идут ей на пользу.
Кстати, о нём.
Комнаты в Нурменгарде расположены запутанным и ужасно сложным образом. И, несмотря на прочные стены из камня и бесконечные коридоры, Куинни оказывается совсем недалеко от него – потому что сквозь ночь может видеть его сны.
Это ужасно интересно и безумно страшно. А Куинни не может себя сдержать, потому что, покинув клетку единожды, запираться в ней снова – невыносимая боль. И она делает очередной шаг, слышит грохот льда под ногами – но не тонет. Куинни парит над холодной водой, Куинни поднимает голову, избегая встречи с бездной – лишь бы её не поглотило. И Куинни смотрит только вперёд.
Она чувствует, как в лицо тёплый ветер. Чувствует, как воздух трещит от радостного напряжения. Это похоже на маленькую сказку – всё вокруг болезненно-жёлтое, и льда под ногами нет – бездна распахивается прямо перед ней.
Во сне Гриндевальд не ставит никаких защитных блоков на сознание – для этого нужна концентрация. И Куинни пользуется этой маленькой лазейкой.
Дерево всё также возвышается на берегу. А небо покрыто жёлтыми облаками. И Куинни хмурит брови, сжимается в кровати, потому что за окном бушует снегопад, а в подсознании Геллерта Гриндевальда – жаркое лето, в подсознании Гриндевальда – болезненное тепло. И набатом стучит одно имя: Альбус Дамблдор, Альбус Дамблдор, Альбус Дамблдор.
Качается, как маятник, и горит, горит, отдаётся эхом во всех уголках сознания. Куинни не может избавиться от этого боя, потому что он звучит и картиной, и текстом. И сердце жжёт, жжёт глубоко и беспощадно. И Куинни снова тонет – в воспоминаниях, полных любви, в болоте, полном болезненного отчаяния.
И душу рвёт на части.
Куинни не понимает, кому принадлежат эти чувства. И эта помноженная на два любовь разрывает её изнутри.
В детстве её любимой сказкой было «мохнатое сердце чародея». Правда, она никому об этом не говорила – даже Тине. Сестра бы её попросту не поняла. Куинни и сама себя не понимала до недавнего времени. Что такого пленяющего, интересного в истории с настолько ужасным концом?
Может, её главный элемент – любовь. То, как она берёт верх. То, к чему ведёт изоляция от неё – потому что, на самом деле, эти чувства остаются с нами всегда. И им надо уметь давать выход – иначе они сгниют и начнут отравлять весь организм. И эта ошибка, допускаемая каждым человеком – попытка спрятать мысли подальше от себя самого.
Куинни слышала, как Тина задвигала мысли о Ньюте, и слышала, как они разрывают её ночами, выливаясь слезами в подушку. Куинни ощутила на себе, какой горячей, какой ледяной становится любовь, если пытаться запереть её в сундуке.
И теперь она не может думать об этой сказке без боли.
Геллерт Гриндевальд понимает Куинни как никто другой.
Куинни поворачивается на другой бок, пытаясь заблокировать сознание от внешних сигналов.
Они с Гриндевальдом в чём-то даже похожи. И эта мысль больше её не пугает.
***
В Нурменгарде любят штрудели. Куинни видит их на обеденном столе каждый день. Не сказать, что ей не нравится. На самом деле, она штрудели очень любит – просто, на самом деле, искренне скучает по домашним булочкам. Она бы даже готовила сама, но в роскошном поместье есть для неё дела посерьёзнее.
К счастью или к сожалению – не важно.
Гриндевальд редко объявляется на завтрак лично – но в этот раз оказывается за одним столом с Куинни и до сих пор не разобравшемся в себе Криденсом. Тот несмело поднимает голову, смотрит ей в глаза и тут же отводит взгляд – будто бы это может сокрыть его мысли. Но они слишком громкие, и Куинни слышит его обеспокоенные надежды. «Если не смотреть ей в глаза, ей будет сложнее меня услышать», — думает он. А ещё он думает о том, что всё это похоже на сказку.
То, как великодушный волшебник Геллерт Гриндевальд взял их под своё крыло. Интересно – он ведь тоже это слышит? Слушает ли он вообще их мысли – или оставляет сознания союзников неприкосновенными? Куинни пока не научилась окклюменции, хотя способности у неё, безусловно, есть – так он ей говорит.
Скрывать от Гриндевальда ей нечего. А вот у него самого полным-полно тайн. Но Куинни не сомневается в своём решении пойти за ним – не теперь. Не после увиденного этой ночью.
У Криденса в голове крутятся мысли про газету. Только после этого Куинни замечает, что почти что у неё под носом лежит свежее издание с огромной фотографией Геллерта на всю первую страницу. И заголовок «Установлено точное число погибших при инциденте в Париже».
Куинни кривится – незаметно для себя. Но заметно для окружающих.
— Это их выбор, — просто пожимает плечами Гриндевальд, прослеживая её взгляд – или мысли. Хотя, конечно, лучше взгляд. Так спокойнее.
— Стольких жертв можно было бы избежать, — отрешённо говорит Криденс, протягивая руку к газете. Геллерт тут же мягко перехватывает его запястье.
— Не я их убил, — он строго смотрит Криденсу прямо в глаза – и возразить ему также нечего.
Криденс всё ещё мечется между желанием сжечь всё дотла и желанием спрятаться ото всех подальше. Он сам не знает, чего хочет – в отличие от Куинни. У него, конечно, есть цель – просто он не готов её достигнуть. И все это прекрасно понимают.
Но решаться нужно. Необходимо начать действовать – иначе их дело обречено.
«Это всё похоже на какую-то жуткую волшебную сказку», — снова думает Криденс.
— Не такую жуткую, как любая маггловская, — тихо говорит Куинни, дружески ему улыбаясь. Мир волшебников иной. Особенно – для Криденса. У него слегка округляются глаза от удивления – всё-таки прочитала. Его застали врасплох. – Прости.
Куинни мило улыбается, но Криденса это не успокаивает. Хотя, конечно, в нём разбужен не дюжий интерес.
— У волшебников есть свои сказки?
— Конечно есть, милый. «Мохнатое сердце чародея», «Фонтан Феи Фортуны»… Сказка о Трёх Братьях, — перечисляет Куинни, загибая пальцы. Геллерт вдруг резко вскидывает голову.
— Но, если волшебство реально… Зачем вам сказки? – интересуется Криденс.
— Даже у волшебников сказки – украшение реальности, а не её отражение. Хотя некоторые верят, что они правдивы, — Куинни пожимает плечами, умалчивая о том, что некоторая магия названа сказочной потому, что находится за гранью возможностей волшебников.
— Податливым умам внушить можно что угодно, — мягко говорит Гриндевальд. – Но, между тем, это всё ещё сказки.
Куинни пристально смотрит на него.
— Хотя кто сказал, что мы не можем воплотить их в реальность?
Ни Куинни Голдштейн, ни Геллерт Гриндевальд в сказки не верили – до поры до времени. Только теперь всё по-другому. И мир можно изменить.
По крайней мере, они готовы на это.