Вот и тут: когда вы слышите у себя над головой чьи-то тихие шаги, это означает только, что чад вами кто-то ходит, стараясь быть очень осторожным. Я взглянул на светящийся циферблат министерских часов, они показывали четвертый час ночи. Вскоре еле различимые шаги перестали кружить по комнате и направились в сторону коридора. Тут уж я не стал рассуждать, не страдает ли наша молодая художница бессонницей, а быстренько натянул майку и шорты. Приоткрыв двери, ведущие в коридор, прислушался, что будет дальше. На какой-то миг мне показалось, что в замке опять все затихло, но спустя некоторое время у входа в замок что-то звякнуло и легонько заскрипело.
Эти звуки свидетельствовали только об одном: кто-то решился тайно улизнуть из замка. Взяв тенниски в руки, я, словно дух замка, прокрался в коридор и в три секунды очутился у тяжелых двустворчатых дубовых дверей. Они остались полуоткрыты, достаточно было сделать щель чуть больше и просунуть в нее голову, чтобы услышать звяканье щеколды кованых ворот.
Я ни секунды не сомневался в том, что преследую пражскую реставраторшу, так неожиданно у нас появившуюся. Без труда обнаружил, куда она держит путь, потому что, выскочив за ворота, она забыла об осторожности и припустилась бегом. Прошелестела травой на тропинке, ведущей к сосновому лесу, и торопливо засеменила по лесной опушке, вдоль южной части ограды, мимо сосны, которая в воскресенье послужила наблюдательным пунктом министерскому шоферу. Потом реставраторша свернула на лесную тропку и скрылась во тьме. Мне пришлось останавливаться и по слуху проверять, не потерял ли я след. Ориентироваться мне помогали шорохи: нет-нет да и хрустнет у нее под ногами ветка, а то сама заденет на ходу сухие листья кустарника. Как долго продолжалось это блуждание в темноте, не знаю, но по расстоянию я прошел километра два. Я могу на глаз довольно точно определять расстояние, на это у меня талант, что во время наших турпоходов признает даже наш классный руководитель.
Тучи, предвещавшие в последнее время бурю, временами рассеивались. В одно из таких просветлений я достиг опушки леса и ясно увидел впереди фигуру женщины, бежавшей к дому, очертания которого уже вырисовывались неподалеку. В одной руке она несла чемоданчик, в другой — плащ и какую-то доску квадратной формы. Приникнув к траве, я пополз за ней не раз испытанным способом — по-пластунски. Когда путь мне преградил забор, я прижался к его планкам и застыл. До дачи оставалось метров десять, на таком расстоянии можно кое-что расслышать, а при свете луны — и увидеть. Подойдя к окошку, художница тихонько постучала по стеклу. После третьего стука отливавшая серебряным блеском поверхность стекла потемнела, кто-то что-то тихо сказал, и из окна высунулась чья-то фигура. Послышался взволнованный шепот, после чего пара немедля направилась к опушке леса; мне не оставалось ничего другого, как, обдирая локти и колени о молодые побеги ежевики, ползти следом. Устроившись у подножия невысокого холма, я стал слушать, о чем идет разговор на его вершине.
Женщина со вздохом опустилась на траву, и тот, кто стоял рядом с нею, по-видимому, молодой мужчина, набросил плащ ей на плечи.
— Не могла я там оставаться, — прошептала наша реставраторша. — Вчера мне устроили проверку органы госбезопасности, и я услышала, что они хотят отдать мои документы на экспертизу.
— Дьявольская работа! — буркнул ее партнер, чиркнув зажигалкой.
Прежде чем он закурил, я успел убедиться, с кем имею честь, как говорит мой папа. Молодым человеком оказался шофер министерской «Татры-603», он же таинственный незнакомец, наблюдавший за тем, что происходит в комнате профессора.
— Но здесь тебе оставаться нельзя, это же яснее ясного, — сказал он. — Во-первых, сразу найдут, а во-вторых, сама знаешь, пока профессор…
— Ясно, — прервала его молодая дама и тоже закурила. — В Прагу мне теперь тоже нельзя, поеду-ка я в Рыбнице, к тетке.
— А я-то надеялся, что тебе удастся уломать профессора, — заметил министерский шофер.
— Будто сам не знаешь, какой у старикана норов. У него на это дело взгляды со времен Марии-Терезии, — сказала художница, но ее приятель нетерпеливо возразил:
— Так все тянется и тянется, а мы все ждем да ждем. В конце концов не останется ничего другого, как действовать на свой страх и риск. Прыгнуть, как в воду, а там ищи-свищи.
Женщина легла на траву, пуская дым в изменчивое небо — оно то темнело, то снова светлело. Пламенеющий кончик сигареты пыхнул несколько раз, прежде чем женщина ответила:
— Успокойся. Кое-что я тебе все-таки принесла — поднять настроение.