— Но… — попытался было возразить я.
— Не теряй времени и — бегом марш! — непривычно резко приказал Станда.
Но я отказался выполнять его приказ.
— Чего мне бежать, если там никого нет? Реставраторша ночью исчезла.
Станда пронзил меня взглядом. Притянув к себе, уцепился за пояс брюк согнутым указательным пальцем и не сводил с меня глаз.
— Как исчезла? Ты видел, что она убежала?
Я кивнул, покосившись на его волосатые руки.
— А почему не разбудил меня? Нет, я с тобой поговорю, поговорю, ты… ты… — Он не докончил. Оттолкнув меня, кивнул испуганной Аленке: — Передай Иване, пусть садится на мотоцикл и едет к Еничеку. А этого парня я чем-нибудь отвлеку.
Быстроножка выскочила во двор, а Станда бросил косой взгляд на меня.
— Беги наверх и посмотри, не осталось ли чего после этой реставраторши. Живенько приберись, я сейчас приведу его туда.
Я взмыл вверх по лестнице и поспешил в комнату, где после пана Гильфе, обретавшегося там без прописки, обитали самые удивительные жильцы. В комнате была образцовая чистота. Постель застелена как дома, после маминой уборки, на столе только кипятильник и чистый кувшин, на полу ни пылинки. В шкафу рабочий халат профессора, под окном — его огромный чемодан. Кроме картин, ровным рядом стоявших у стены, комната ничем не отличалась от других.
В коридоре раздались шаги, послышались негромкие слова, и Станда распахнул двери.
— Пожалуйста, — пригласил он мужчину с потертым рюкзаком.
— Профессор оставил здесь чемодан и халат, — сказал я, взглянув на Станду. — Все остальное в порядке.
— Действительно, — посетитель с благодарностью кивнул мне головой. — Порядок здесь образцовый, поздравляю.
Станда показал на ряд прислоненных к стене картин.
— Вот эта живопись. Я думаю, вам лучше всего будет сейчас же осмотреть их, чтобы разом покончить со всеми формальностями. Вот реестр профессора Никодима, вполне достаточно подвести под ним черту и расписаться.
— С удовольствием, — произнес реставратор глубоким басом. Станда развернул инвентарный лист на столе. Но прежде чем приступить к пересчету картин, Станда сказал, обращаясь ко мне:
— Ты можешь быть свободен.
Уходить мне совсем не хотелось, я охотно подождал бы, когда Станда обнаружит, что одной картины уже нет. Но Станда не пожелал доставить мне это удовольствие.
— Ну, ну, беги! — Взяв меня за плечи, он подвел меня к двери и вытолкнул в коридор. — И советую подольше не попадаться мне на глаза, — прошипел он.
Я медленно спускался на первый этаж и про себя злорадствовал: «Ничего, тебе еще придется меня послушать, когда обнаружится, что одной картины нет».
13. Быстроножка рыдает в чулане
Алена вся извелась, дожидаясь меня перед замком.
— Ну что? — бросилась она мне навстречу.
— Да ничего, — ответил я, но холодность Станды все еще не давала мне покоя. — Там они, наверху.
От ворот донесся голос Тонды:
— Да не бойтесь вы ничего, у нас тут еще Крошка есть. Только крикни, и пес вцепится этому мошеннику в ногу.
Мишка молча выплюнул жвачку в дорожную пыль, и все мы с состраданием посмотрели на Толстую торпеду. Она лежала в траве, как туго набитая колбаса, и дрыхла. Что ей еще оставалось?
— С чего это Станда на тебя взъелся? — выпытывала Алена. — Ты правда знал, что художница смылась?
— Разве я виноват, что проснулся ночью именно в тот момент, когда эта тетка драпала из замка? Подними я шум, она удрала бы и затаилась. А так я хоть к ее сообщнику дорогу узнал. К тому же я знаю, где картина, которую она украла.
— Боже милостивый! — ужаснулась Алена. — А Станде об этом известно?
Я отрицательно покачал головой.
— Он выгнал меня и велел на глаза ему не попадаться.
— Какая-то у вас с ним нынче напряженка, — подвела итог Алена, а Ивана, садившаяся в это время на свою «двухсотпятидесятку», крикнула нам:
— Что это вы там промеж себя шушукаетесь?
Мишка с Тондой навострили уши. И если бы не приказ Станды, запретившего им покидать пост у главных ворот, они давно бы уже присоединились к разговору. Но я решил никого больше не извещать о своей размолвке с Большим начальником. Мы с Аленой обошли вокруг замка и расположились под кустом сирени недалеко от ограды.
— Теперь, наверное, Станда бросился на поиски картины под номером тридцать два, — заметил я, не испытывая уже никакой радости от своей осведомленности.