Но гром не загремел. Даже молнии не засверкали.
Зато с белой макушки одной из скал, тянувшихся вдоль берега, метнулся ввысь слабый снежный вихрь.
Легкие порывы беспокойного ветерка поспешно перебегали взад-вперед по льду и, уносясь вдаль, шептались в прибрежном лесу. Темно-голубая гряда облаков росла, ветер становился все сильнее.
Внезапно Муми-троллю показалось, будто распахнулась какая-то огромная дверь, ветер ворвался в нее, тьма разинула свою пасть, и все наполнилось летящим, мокрым снегом.
Снег уже не падал сверху, а с невероятной силой носился над землей, он завывал, он толкал, валил с ног, словно живое существо.
Потеряв равновесие, Муми-тролль упал. Снег залепил ему глаза, набился в уши. Муми-троллю стало страшно.
Время и весь мир куда-то исчезли, не за что было ухватиться, и ничего не было видно, остался лишь заколдованный вихрь пляшущей влажной мглы.
Если бы на берегу случайно оказался кто-нибудь сведущий и разумный, он мог бы сказать, что наступает весна, которая будет долгой.
Но никого такого на берегу не оказалось; там был только один-единственный растерявшийся Муми-тролль, который, барахтаясь в снегу, полз на четвереньках навстречу ветру, совсем не в ту сторону, куда ему было нужно.
Он все полз и полз, и снег уже целым сугробом лежал на его мордочке. Теперь Муми-тролль ни капельки не сомневался в том, что зима придумала эту метель: ведь ей надо раз и навсегда доказать, что от нее все равно не спастись.
И надо же было сначала обмануть его роскошным хороводом медленно падающих пушистых снежинок, а потом устроить вьюгу и бросить весь этот красивый снег ему в лицо. И как раз тогда, когда он думал, что начинает любить зиму.
Мало-помалу Муми-тролль разозлился.
Он поднялся и попытался было кричать на ураган. Он бил снег и слегка повизгивал — ведь все равно никто не мог его услышать.
А потом устал и повернулся к снежному бурану спиной. Ветер тут же унялся, и только тогда Муми-тролль почувствовал: ветер был теплый! Он увлек Муми-тролля за собой, сделал его таким легким, что Муми-троллю казалось, будто он летит.
«Я — одно целое с ветром и непогодой, я частица снежной бури, — подумал растроганный Муми-тролль. — Это почти как летом. Борешься с волнами, а потом поворачиваешься, позволяешь швырнуть себя прямо в прибой и отправляешься в плавание, словно бутылочная пробка; в пене морской играют сотни маленьких радуг, а ты, чуть испуганный, смеясь, причаливаешь к пустынному берегу».
Муми-тролль распростер лапы и полетел.
«Пугай себе, зима, сколько влезет, — в восторге думал он. — Теперь я тебя раскусил. Ты не хуже всего остального, только тебя надо узнать. Теперь тебе меня больше не обмануть!»
А зима неслась вместе с ним далеко-далеко по всему берегу, пока Муми-тролль не уткнулся носом в сугроб на заснеженном причале и не увидел слабый свет, падавший из окошка купальни.
— Вот оно что, я спасен, — сказал озадаченный Муми-тролль.
Как жаль, что все самое интересное кончается тогда, когда его перестаешь бояться и когда тебе, наоборот, уже становится весело.
Он открыл дверь, и навстречу снежной буре хлынула волна теплого пара. Муми-тролль с трудом разглядел, что купальня битком набита народом.
— Вот явился! Это один из их компании! — крикнул кто-то.
— А кто еще из нашей компании? — спросил Муми-тролль, протирая глаза от залепившего их снега.
— Крошка Саломея заблудилась в снежном буране, — серьезно сказала Туу-тикки.
Стакан подогретого сока, словно сам по себе, повис в воздухе.
— Спасибо! — кивнул Муми-тролль мышкам-невидимкам и сказал: — Но ведь крошка Саломея никогда не выходит из дома?
— Мы тоже никак не можем этого понять, — сказал Хомса Старший. — А искать ее не стоит, пока буря не уймется. Крошка Саломея может быть где угодно, и скорее всего, ее засыпало снегом.
— А где же Хемуль? — спросил Муми-тролль.
— Он отправился ее искать, — сообщила Туу-тикки.
И, ехидно усмехнувшись, добавила: — Вы с ним, кажется, говорили о Пустынных горах?
— Ну и что, — пылко возразил Муми-тролль.
Туу-тикки ухмыльнулась еще сильней.
— Ты умеешь замечательно уговаривать, — сказала она. — Хемуль поведал нам, что холмы в Пустынных горах очень жалкие и кататься на лыжах там просто невозможно. Он страшно рад, что мы так любим его.