- Не знаю, что Вы ожидали найти здесь, граф, - сказал он, тем не менее спокойно. – Полагаю, Вы не ищете укромное место, дабы отречься от мирской жизни и предаться служению Господу нашему?…
Последняя фраза прозвучала явно с иронией. В глазах Ларэтта зажглись нехорошие искорки, тем не менее, он улыбнулся и изрек:
- Думаю, мирская жизнь много потеряет в мое отсутствие. Это было бы несправедливо, а разве не справедливости учит нас Господь? – Выдержав паузу, он продолжил: - Поэтому, как бы Вам ни хотелось назвать меня грешником, я сумею доказать Вам, что живу по Божьим законам.
- У меня и в мыслях не было судить Вас, граф, - отозвался аббат, с трудом сдерживая неприязнь. – Мне лишь хочется понять, чем я обязан чести Вашего визита в нашу скромную обитель.
Ларэтт усмехнулся.
- Судя по тому, что благородные тамплиеры, - слово «благородные» он произнес с крайним сарказмом, - находят здесь свой приют, не такая уж она и скромная. Впрочем, мне до этого монастыря особого дела нет… - Маска светской вежливости слетела с графа. – Мне нужна женщина, аббат, и Вы, я думаю, отлично знаете, о ком я говорю!
Глаза Ларэтта заблестели лихорадочным блеском, на виске выступили капли пота. Всем своим существом он давил на настоятеля, тот едва сдерживал свои эмоции, чтобы ничем себя не выдать.
Аббат мысленно обратился к Господу за помощью. Помолчав пару секунд, он снова посмотрел на молодого графа. На этот раз настоятель был совершенно спокоен.
- Я не ослышался? – переспросил он. – Вы ищете в нашем монастыре женщину?...
Ларэтт скривил губы. Даже ему не могла прийти в голову мысль, что София могла укрыться здесь. Он надеялся, что аббат, как старый друг ее покойного муженька, мог помочь ей скрыться.
- Разумеется, нет, - сказал он. – Я думаю, Вы понимаете, чего я жду от Вас.
- Вовсе нет, - покачал головой аббат.
Ларэтт скрипнул зубами.
- Я говорю о Софии де Шантель де Фарразен, - процедил он, понизив голос практически до шепота. – Думаю, Вам хорошо знакомо это имя. И я уверен, что она не могла далеко уйти без Вашей помощи…
Аббат выпрямился.
- Мне отлично знакома эта молодая дама, - сказал он. – Так же как ее муж, маркиз де Фарразен, да будет земля ему пухом… Боюсь, только, что о ее теперешнем местонахождении ничего Вам сказать не могу, я не видел ее очень давно. А, позвольте узнать, почему Вы ищете ее с такой настойчивостью, и знает ли Его Величество об этом?...
- Маркиза виновна в тяжких преступлениях, - сказал Ларэтт не моргнув глазом, - и разумеется, Его Величество в курсе. Если хотите, можете это проверить.
Настоятель задумался. Раз этот человек так уверенно ссылается на осведомленность короля, значит, так оно и есть. Мерзавец сумел очернить ее в глазах Филиппа…
- Простите, но мне нечего Вам сообщить, - решительно сказал он. – Если у Вас более нет вопросов, я Вас покину – меня ждут мои обязанности.
Это было невежливо, но дух разговора деликатности не способствовал. Ларэтт кивнул, бледнея от ярости.
- Надеюсь, Вы сказали мне правду, аббат. Иначе… Господь строго наказывает лжецов.
- Я готов понести любое наказание Господа нашего, - ответил настоятель, глядя прямо в глаза своему собеседнику. – Ибо лишь он волен судить смертных.
- Не думаю, что великим инквизиторам понравились бы подобные слова, исходящие из уст служителя Господа. – Ларэтт снова принял вид светского дворянина, спрятав свои чувства где-то глубоко, и только в его светлых серых глазах затаилось нечто недоброе.
- Думать Вам никто не запрещает, граф. Теперь, с Вашего позволения, я Вас оставлю.
С этими словами настоятель вышел, шурша сутаной. Ларэтт проводил его тяжелым взглядом, потом обвел глазами комнату, словно ища, что здесь можно посильнее ударить. На его лбу под тонкой кожей вздулись вены.
Спустя секунду он выдохнул и разжал кулаки. Бессильная злоба уступила место холодному расчету. Ларэтт подошел к окну. Глядя на тусклое холодное небо, он думал о том, что сделает, когда найдет ее…
***
Они скакали по обледенелой лесной дороге. Чуть шире, чем вчерашняя тропа, их нынешний путь все же был не менее труден. Копыта лошади то и дело скользили по замерзшим лужам, и тогда тишину леса прорезало ее испуганное ржание.
София постепенно начинала сомневаться в реальности происходящего. За все утро Андрэ не сказал ей ни единого слова, и даже не дотронулся до нее, пока они не сели на лошадь. Но и сейчас он продолжал держать ее так, словно она была не живым человеком, а чем-то таким, что он боялся повредить, поэтому приходилось обхватить это руками, но, по сути, ему было наплевать на то, что он вез.