Путешествие может занять сотню лет или даже два-три столетия, но это не так важно. Многого не хватало в этом мире, но времени было вполне достаточно.
В мечтах Сэм видел себя на капитанском мостике огромного сказочного Корабля. Его первым помощником, будет, вероятно, Христофор Колумб или сэр Френсис Дрейк, командиром десантного отряда — Александр Великий, Юлий Цезарь или генерал Грант.
Булавочный укол трезвой мысли заставил лопнуть величественный воздушный шар, наполненный ветром его мечты. Эти два античных ублюдка, Александр и Цезарь, никогда не согласились бы занимать подчиненное положение; скорее, они составили бы заговор, чтобы захватить его Корабль. И мог ли другой великий человек, генерал Грант, согласиться выполнять его, Сэмюэля Клеменса, приказы? Приказы писателя-юмориста, книжного человека — в мире, где не существует ни письма, ни книг?
Сверкающий газ его грез покинул обвисший воздушный шар; Сэм грустно вздохнул. Он снова погрузился в думы о Ливи, такой близкой и внезапно потерянной из-за этого метеорита, благодаря которому его мечта о Корабле могла превратиться в реальность. Ливи появилась на миг, как будто некое мстительное божество показало ее Клеменсу и тотчас забрало обратно. И могла ли стать реальностью его надежда построить Корабль? Пока что он не знал, как найти огромную массу железа, скрытую в земле где-то под его ногами.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Вы выглядите усталым, Сэм, — сказал Лотар.
— Пожалуй, я пойду спать, — произнес Клеменс, вставая.
— Как!? Красавица из Венеции семнадцатого века, которая весь вечер строила вам глазки, будет очень разочарована.
— Вы утешите ее, барон, — сказал Сэм. Он отошел от костра, у которого сидели и лежали несколько десятков мужчин и женщин, и направился в сторону холмов.
В течение вечера он несколько раз испытывал соблазн увести венецианку в свою хижину, особенно, когда виски согрело его кровь. Но теперь полное безразличие овладело им. Кроме того, он знал, что будет мучиться чувством вины, если уложит Анджелу Сангеотти в свою постель. Такие повторяющиеся угрызения совести он испытывал здесь раз десять за последние двадцать лет — со всеми женщинами, которые становились его подружками. И теперь он понимал (хотя это и было странно), что будет чувствовать себя виноватым не только перед Ливи, но и перед Темах, исчезнувшей в водах Реки. Индонезийка была его верной спутницей на протяжении пяти лет.
— Как все это нелепо! — говорил он себе множество раз. — Никакими рациональными причинами нельзя объяснить это чувство вины перед Ливи. Мы так долго разлучены, что, пожалуй, стали совсем чужими. Слишком многое случилось с каждым из нас после дня Воскрешения.
Его чувства, однако, не подчинялись логике; он ощущал себя виноватым. По-видимому, такое состояние являлось вполне естественным для него. Человек в сути своей оставался иррациональным животным, действующим в соответствии со своим темпераментом и врожденными склонностями.
Итак, почему же я терзаюсь из-за вещей, которые не могут являться моими проступками?
Потому, что такова моя натура. Я проклят вдвойне. Первые атомы, столкнувшиеся на заре времен на Земле, породили цепь событий, что неизбежно привела к моему появлению здесь, на этой странной планете, среди толпы омоложенных стариков всех времен и народов. Она привела к этой бамбуковой хижине, в которой меня ждут одиночество и душевные муки.
Я могу убить себя, но здесь это бесполезно. Ты оживаешь через двадцать четыре часа в другом месте, но тем же самым человеком, который совершил этот прыжок вдоль Реки. Зная, что другой прыжок тоже ничего не решит и, скорее всего, сделает тебя еще более несчастным.
— Проклятые ублюдки с каменными сердцами! — вскричал он внезапно, грозя небу сжатым кулаком. Затем горько рассмеялся и сказал: — Но Они, наверное, так же не могут изменить свои жестокие души, как я не способен изменить себя. Вот в чем мы похожи.
Подобная мысль, однако, не уменьшила его желание отомстить неведомым существам. Он по-прежнему жаждал впиться зубами в руку, подарившую ему вечную жизнь — и вечные муки.
Его бамбуковая хижина находилась у подножия холма под огромным железным деревом. Хотя строение выглядело жалкой лачугой, оно, тем не менее, являлось несомненной роскошью в этой области, где каменные орудия для строительства домов были столь редкими. Люди, перенесенные сюда из различных мест долины, устроились пока в построенных на скорую руку шалашах. В долине росло около пятисот разновидностей бамбука, и некоторые гибкие породы можно было согнуть, не вырывая из почвы, и перевязать собранные в пучок вершины травяными веревками. Покрытые огромными листьями железных деревьев, такие временные жилища, похожие на вигвамы, служили убежищем во время дождя. Другие сорта бамбука, с твердыми прочными стволами, можно было расщепить на планки, пригодные для изготовления ножей; правда, их режущую кромку приходилось постоянно затачивать.