Сэм едва не выронил изо рта сигару.
— У нас нет негров среди членов Совета!
— Правильно. Хаскинг как раз и говорит, что нам нужно избрать в Совет хотя бы одного негра.
Джон запустил обе руки в свою длинную рыжую шевелюру и встал. Его бледно-голубые глаза гневно сверкали под белыми бровями.
— Этот сарацин смеет учить нас, как нам вести себя в нашем собственном государстве?! Я говорю: война!!!
— Подождите минутку, Ваше Величество! — прервал его Сэм. — Я понимаю, у вас достаточно оснований для того, чтобы прийти в бешенство, но по правде говоря, мы в состоянии защитить себя, но не можем напасть и захватить большую территорию.
— Захватить? — крикнул Джон. — Да! Мы вырежем одну половину, а другую закуем в цепи!
— Мир сильно изменился после вашей смерти, Джон… ох, Ваше Величество. Общеизвестно, что существуют и другие формы рабства, кроме обычного, но мне не хочется затевать здесь сейчас спор относительно определений. Не надо поднимать шум, сказала лиса, забравшись в курятник. Мы просто назначим еще одного советника. Назначим на время. И пошлем его к Хаскингу.
— В Хартии нет статьи, допускающей временное кооптирование в члены Совета, — заметил Лотар.
— Тогда изменим Хартию, — спокойно ответил Сэм.
— Для этого нужно проводить референдум.
Джон поморщился. Сколько раз они с Сэмом ожесточенно спорили о правах народа.
— Кроме того, — сказал Лотар, все еще улыбаясь, но с отчаянием в голосе, — Хаскинг требует, чтобы сюда был допущен Файбрас с целью осмотра. Особенно его интересует наш аэроплан.
Джон прямо вскипел.
— Он требует, чтобы мы разрешили заслать сюда шпиона!
— Не знаю, — протянул Клеменс. — Файбрас у Хаскинга начальник штаба. Возможно, у него другое отношение к нам. Он инженер, кроме того, если я не ошибаюсь, он еще и доктор физических наук. Я о нем слышал раньше. А что вы выяснили о нем, Лотар?
— Он произвел на меня большое впечатление, — ответил фон Рихтгофен. — Родился он в 1974 году, в Сиракузах, штат Нью-Йорк. Отец его — негр, мать — наполовину ирландка, наполовину индеанка из племени ирокезов. Он был участником второй марсианской экспедиции и первой, выведенной на орбиту вокруг Юпитера.
Сэм задумался. Сколько фантастических свершений увидел мир после его смерти. Высадка на Луну, а затем на Марс. Как в книгах Жюля Верна, но, однако, не более фантастично, чем этот мир, в котором они теперь находятся. Все это настолько невероятно, что никакие существующие объяснения не удовлетворят ни одного разумного человека.
— Мы вынесем сегодня этот вопрос на обсуждение Совета, Джон, — наконец вымолвил Клеменс. — Если у вас, конечно, нет возражений. И сегодня же проведем всеобщие выборы временного советника. Я лично склоняюсь к кандидатуре Айзи Кабера.
— Кабер? Уж не тот ли это Кабер, который был рабом? — заметил Лотар. — Должен сказать, что по этому поводу Хаскинг сказал, что «дядя Том» ему не нужен.
Стоит родиться рабом, рабом и останешься навсегда, подумал Сэм. Даже когда раб восстает, убивает своих угнетателей, погибает и воскресает здесь формально свободным, он все равно не мыслит себя свободным человеком. Кабер родился в 1841 году, в Монтгомери, штат Алабама. Его научили читать и писать, он служил в доме своего хозяина в качестве секретаря. Но в 1863 году убил сына владельца имения, бежал на Запад, был ковбоем, а затем шахтером. Копье индейца из племени сиу настигло его в 1876 году. Бывший раб был убит человеком, которому еще предстояло испытать рабство. Кабер был в восхищении от этого мира — так, во всяком случае, он говорил — потому что здесь никто не может поработить его. Но в своей душе он все же остался рабом — у него были рефлексы раба. Даже когда он стоял, высоко подняв голову, стоило рядом кому-нибудь внезапно щелкнуть бичом, он мог подпрыгнуть от страха, машинально пригнув при этом голову.
Для чего, для чего здесь вернули жизнь людям? Мужчины и женщины уже загублены тем, что с ними произошло на Земле, и им уже никогда не оправиться от перенесенных унижений. Приверженцы Церкви Второго Шанса кричат о том, что человек может измениться, измениться настолько, что перевоплотится полностью. Но ведь это всего-навсего лишь кучка кретинов, наглотавшихся наркотической резинки.
— Пусть только Хаскинг назовет Кабера «дядей Томом», бьюсь об заклад, что Кабер прибьет его, — сказал Сэм. — А поэтому давайте пошлем именно этого негра.
Джон поднял свои косматые брови. Сэм догадывался, о чем он думает. Вероятно, о том, как использовать Кабера в своих целях.
— Время инспекционного обхода, — сказал Сэм, взглянув на водяные часы. — Не возражаете, чтобы пройтись, Джон? Я догоню вас через минуту.
И он уселся за письменный стол, чтобы сделать еще несколько записей в своем дневнике. Это дало возможность Джону первым покинуть рубку, как и приличествовало бывшему королю Англии и почти половины Франции. Сэм подумал о том, насколько любопытна эта забота о том, кто за кем должен идти, но он настолько недолюбливал Джона, что не мог вынести даже такого мелкого потворства желаниям экс-монарха. Однако вместо того, чтобы спорить о том, кто из них главнее, или попробовать выйти первым и тем самым привести Джона в ярость, он притворился, что у него есть кое-какие неотложные дела.
Сэм догнал группу, состоявшую из шести советников, около цеха по производству азотной кислоты. Группа быстро переходила из одного цеха в другой. Запахи, исходившие от различных кислот, алкоголя, ацетона, креозота, скипидара, уксуса и формальдегида, продуктов переработки человеческих экскрементов с лишайником, который соскребали со скал в горах для получения нитрата калия — все это всякого бы лишило аппетита. Советники были прожарены и оглушены в прокатном и сталелитейном цехах, на мельнице для измельчения известняка и в кузнечных мастерских. Они были покрыты известковой пылью, а лица перепачканы сажей. В алюминиевом цехе они поджарились, оглохли и быстро вылетели наружу.
Расположенная среди холмов оружейная мастерская в это время не работала, и поэтому здесь было очень тихо, если не считать отдаленного шума от других цехов. Однако пейзаж совсем нельзя было назвать красивым. Земля была перекопана, деревья вырублены, и черный едкий дым цехов, расположенных выше по Реке, собирался у подножия гор.
Их встретил ван Бум, главный инженер, наполовину зулус, наполовину бур, живший в конце двадцатого века. Это был красивый мужчина с бронзовой кожей и курчавыми волосами, ростом около шести с половиной футов, весивший добрых 200 фунтов. Он родился в канаве в Кровавые Годы.
Прием был весьма сердечный (Сэм ему нравился, а Джона он терпел), но ван Бум сейчас не улыбался, как обычно.
— Все готово, — начал он, — но я хочу, чтобы мои возражения были внесены в протокол. Это — отличная игрушка, она может наделать много шума и выглядит она довольно внушительно. Из нее можно даже убить человека. Но в общем-то это напрасная трата сил на такое неэффективное средство.
— Вы говорите сейчас, как конгрессмен, — сказал Сэм.
Ван Бум провел их через высокую дверь в дом из бамбука, внутри которого на столе лежал пистолет. Ван Бум взял его. Даже в его огромной ручище оружие было слишком велико. Инженер прошел мимо собравшихся наружу, на солнце. Сэм был разъярен. Он протянул руку к пистолету, но ван Бум не обратил на него никакого внимания. Если он собирается продемонстрировать эффективность этого пистолета во дворе, то почему бы не сказать об этом сразу?
— Ох, уж эти мне инженеры, — пробормотал Сэм и пожал плечами. Пытаться вмешиваться в то, что делает ван Бум — все равно, что тыкать мула из Миссури палкой между глаз.
Ван Бум поднял пистолет так, что солнце засверкало на серебристой полированной поверхности ствола.