Выбрать главу

– Правду говорит полосатый. И негоже мне от судьбы своей горькой бежать!

Поклонилась Алина Корнею и Прокопию до самой земли, взяла Васька-окунька за руку и в избу свою повела. Вскоре и пыль улеглась, солнца круг обозначился, старая сказка окончилась, а новая – началась.

Герой Крымской войны

Шёл к себе на родину, в Екатеринбург, солдат, на остатное житьё возвращался. Георгиевский крест на груди, а сам – сплошная рана. Ухайдакала, видать, совсем нелёгкая служба мужика!

Дойдя до села Большая Царевщина, напросился солдат в одну избу переночевать.

Ночью случился с ним жар, и довольно сильный. Однако ни врача, ни ветеринара в селе том не нашлось. Пролежал солдат в полном беспамятстве пару деньков и скончался.

Случилась эта история летом, в покосные дни. И мужики, и бабы до первых звёзд на лугах косили. Схоронили солдата добрые люди кое-как, и на том, как говорится, спасибо!

Зато три ночи подряд на кладбище из пушек палили, барабаны били и трубы играли.

«Вечная слава герою! – кричали бесчисленные голоса, неизвестно чьи. – Вечная слава герою Крымской войны!!»

Чудо-рыба

В солнечные правремена, как утверждают подгорские предания, жила в Каменном озере чудо-рыба. Глаза – изумруды, чешуя – зеркала, плавники – тонкий батист. Каждый вечер, лишь только медовый месяц над лесом показывался, закипала озёрная гладь, и объявлялись на берегу четыре бобра. Не спеша, вразвалку несли они в поля камышовый коврик. На коврике том чудо-рыба возлежала, светясь, как разноцветный фонарь. Подгорцы к ней, как к заозёрному богу относились. Издали полюбуются, радость благодатную в сердце получат и по избам своим разбредутся. Никаких неумильных поступков по отношению к чудо-рыбе не совершали. Всякое семисложное дело проще простого решать умели. Птицы клевучие да звери рыкучие в дружбе с подгорцами жили. Не говорили подгорцы, а рекли. Алатырь-камень, зарытый в Жигулях ещё при царе Горохе, знавали. Жили по триста лет и с песнями умирали. Про то подгорские предания говорят. А уж сколько в них правды заключено, пусть каждый сам решает.

*

Случилась эта история уже в наши, покорившие аэропланом небо времена.

У фельдшера Казарина из села Рождествено заболел его единственный сын Илья, гимназист. Заболел какой-то странной болезнью. Всё мнит себя замурованным в бетонном подвале, пугается, плачет, кричит. Сначала фельдшер пытался лечить своего сына сам, а после к помощи видных самарских врачей обратился. Не помогло. Илья сох на глазах, и на третий с начала болезни месяц погрузился в какой-то реликтовый бред.

Фельдшер, сельская знать, большие надежды на своего сына возлагал. Мечтал видеть его юристом, с деньгами и положением. А тут вот такая беда случилась, такая беда!.. Нафабренные усы фельдшера, торчавшие по тогдашней моде концами вверх, вскоре, как вымоченные в воде, повисли.

Раз, в самый разгар болезни сына, проходил фельдшер мимо скамейки, на которой грелся на солнце хилый старик. Село Рождествено большое – фельдшер помнил по имени далеко не всех. Окликнул его старик, попросил поднять клюку, упавшую на землю. Фельдшер поднял.

Домой идти не хотелось. Фельдшер подсел к старику, разговорился. А тот, словно ребёнок малый, всё к сказкам да небылицам в разговоре тянется. От него-то и услышал фельдшер впервые предание о чудо-рыбе. И только носом в ответ заорганил – он, человек крещёный, языческие бредни всегда осуждал!

А ночью приснилась вдруг фельдшеру чудо-рыба, какой старик её описал. Уставилась на него пилюлевидными глазами и такое человечьим голосом изрекла: «Хочешь, чтоб выздоровел твой сын Илья – вырой в огороде новый колодец!»

Фельдшер над таким сном сначала только посмеялся. Но и впрямь надо было рыть новый колодец: старый-то совсем пересох! Чудо-рыба в этом была совершенно права. И хоть не был фельдшер суевером, а всё же тайным, скрытым в сердце умом подумал: «А вдруг?..» Короче говоря, нанял фельдшер землекопов и вырыл колодец.

К тому времени Илья уже совсем задалеченный, с полузакрытыми глазами в постели лежал. Стал фельдшер, ругая себя за суеверие, поить его водой из нового колодца – не помогло. Плюнул и перестал. А дня через три пошёл, уже для хозяйственных нужд, за водой и зачерпнул из колодца матросскую бескозырку. Наверняка соседские мальчишки подбросили!

Увидел случайно ту бескозырку Илья – замычал, как телёнок, и восковыми ручонками к ней потянулся. Надел бескозырку себе на голову – и в первый раз за долгое время болезни улыбнулся!

Вскоре Илья и совсем от своей болезни поправился. С матросской бескозыркой – словно она заколдована была! – ни на минуту не расставался. А как стал ему отец снова про юридический факультет университета долдонить, сбежал. Плавал сначала юнгой на пароходе, а спустя много лет и до капитана торгового судна дослужился.

Объездил Илья весь белый свет. Видать, есть судьба у человека. А жила ли в солнечные правремена в Каменном озере чудо-рыба – кто ж её знает?

Песня раскаявшегося разбойника

Растёт, слышал я, в Жигулях трава, которая покаянною зовётся. Редко встречаемая, нужно заметить, трава. Цветёт она будто бы раз в году, в ночь на Ивана Купалу, жёлтыми колокольчиками, а листья у неё, как медные копеечки, круглые.

Находил ту траву в последний раз, лет полста тому назад, один разбойник. Отведал её и душою переменился. Обрил себе голову, взял в руки посох и по жигулёвским дорогам отправился, у всякого встречного человека прощения просить.

Пел, между прочим, в своих странствиях такую песню:

Летела пуля в волка, да не попала,

Летела пуля дальше – попала в Манчиху-гору.

Выну я пулю из горы,

Бинтом ту рану перевяжу.

Только где взять бинт, чтоб рану перевязать,

Бинт длиною в семь вёрст?

«Не надо мне бинта белого, – гора отвечала, –

Не надо мне помощи человечьей.

Перевяжут мне рану зимой снега,

По весне из раны красный тюльпан взойдёт».

Раскаянье наши предки с морем нередко сравнивали, а в море ой какие глубины бывают!

Два Михаила

Было это или нет, сказать теперь трудно. В летописях жигулёвских не отражено, но в памяти народной хранится!

Жили в селе Моркваши два подростка, Фёдор и Михаил. Шибко подростки те дружили. Словно одна мать колыбельные песни им пела, кормила грудным молоком!

Приехали как-то в Моркваши коробейники, привезли с собой вещи, нужные многим на селе. Фарфоровую посуду, изготовленную на фабрике купца Смелякова, фабру для натирания усов, карамель… И вместе с этими вещами – заморскую игру «шахматы»!

Никто из сельчан игрою той не прельстился. Лишь Фёдор с Михаилом лапту да городки – в сторону, и давай слона и пешку переставлять. Даже ночью, при свете луны играли. Такой магнетизм шахматы имели, такой, видно, возраст был у друзей!