Сергей Орлов
Сказы о Дионисии
Рубить в высоту, как мера и красота скажут.
Из старинной грамоты
С теплохода бросают трап
В синеву, в тишину, в берёзы,
В пенье птах, в полыханье трав,
Под дожди, облака и звёзды.
И взыскующий града народ
С рюкзаком на плече, с транзистором,
Как десант весёлый берёт
На Шексне голубые пристани.
За спиной его в проводах,
В ливнях вздрагивающих неона
Миллионные города,
Космодромы и циклотроны.
За спиною ревущий век
Конференций, джазов, молелен
С дымным прищуром из-под век
Неусыпно в душу нацелен.
Бомбой атомной осенён,
На полотнах разъят на части,
Взвешен, выверен, расщеплён,
Засекречен, распахнут настежь.
Но летит деревянный трап,
И петух, как на крае света,
За густым частоколом трав
Запевает горласто где-то.
Возникает голос ручья.
И за белой рощей туманной,
Незаёмная, вся своя,
Открывается вдруг нежданно,
Простодушна, пряма, чиста,
Пережившая всё на свете,
Неразменная красота
Нестареющего бессмертья.
А дорога в Кириллов вьётся
От холма долиной к холму,
То вернётся, то вбок метнётся.
А к чему бы это, к чему?
Ну, к чему бы?
Умна дорога.
Гудом ноги уже гудят.
А она – подожди немного…
Холм подкинет – взойди-ка, брат.
Как свеча, как парус крылат –
Вот он рядом, Кириллов град.
Мастера воздвигали храм
До заката вплоть от рассвета,
И никто не мог мастерам
Ни перечить, ни дать совета.
И никто им был не указ, –
Стены, окна, притворы, двери
Воздвигали они на глаз,
Ну, а глаз – чем его измеришь.
Возникал, означался храм,
Рос, как сосны растут с рожденья,
К небу синему, строг и прям,
Будто в сказке по наущенью.
Прост, как небо, поле, река.
А стоишь, глядишь и глядишь, и…
А всего-то одна строка
Белых кружев камня под крышей.
А всего-то на нём сошлись
Мастера, забываясь в выси,
И кричал им: «Слезайте вниз,
Ну-ка дайте мне!» – Дионисий.
Дионисий.
Синие выси.
Храм шатровый на берегу.
Он раздвинул его, возвысил
Кистью.
Как – понять не могу.
Разворачивая тряпицу,
Яйца в жёстких пальцах лупил,
Обдирал сухую плотицу,
Запивал водой и всходил
На помост. К себе на тесинку
Восходил, как на край небес,
Прижимая с красками кринку
Ко груди,
И глядел через
Стены каменные навылет.
Широко сияли глаза,
В них озёра и грады плыли,
Зори прядали и гроза,
Травы синие Бородавы…
И он в озеро кисть макал,
А потом он макал в дубравы,
В алых зорь золотой накал.
А налево, да и направо
Лишь леса в багреце, в дыму,
Было здесь ему не до славы,
А до правды было ему.
Кто давал ему это право,
Кто позволил это ему?
Но взрывались листвой дубравы,
Но всходили до неба травы,
И несли реки свет во тьму.
И глазасты, высоколобы,
Выше сосен, сильнее рек
Души плотников, землеробов,
Словно молнии били в век.
Не принижены, не убоги –
Просветлённые люди-боги.
А тесинка под ним качалась,
И сидел он на ней один,
Сокрушённый, и звал, печалясь:
– Встань-ко, сын, погляди-ко, сын…
А тесинка под ним плясала,
Словно ярмарка на юру.
– Глянь-ко, жёнка, – рука писала!
Полюбуйся, а то сотру! –
Дионисий.
Синие выси.
Кисть как факел, в его руке,
Изумрудное солнце виснет
В крупной капле на кончике.
Факел?..
Кисти кидал за спину.
Били хряка дымным ножом,
Драли с тёплой шкуры щетину
И смывали с неё назём.
Он стоял, бородат и странен,
Закатав рукава. Босой.
Рыжий, будто мирской крестьянин
Над невспаханной полосой…
В век космических скоростей,
Кибернетики, и нейлона
И штампованных впрок страстей
Не хватает людям озона.
Люди жаждут, ищут, таращатся,
Широко раскрывают губы.
В океане зелёной ящерицей
Остров всплыл.
Люди ахают – Куба!
Из межзвёздного океана
Человек на ракете выплыл,
Но несут по землям и странам
Не ракету – Его улыбку.
В кедах, алых и голубых
Бедных стеганках из синтетики
Дети атомного столетия
Застывают у стен лесных.
Над стыдливым пожаром лиц,
Как озёра, глаза смятенны.
Даль без края и без границ
Открывают пред ними стены.
Молчаливо они стоят,
Дышат свежестью чуда росной.
Дети физиков и солдат,
Разгорающиеся звёзды.
Там, где Чудь чудила и Меря,
Где семь вёрст до небес,
Она
Начиналась не в веке – в вере,
И не в спорах – в соборах.
Со дна
Русь по капле росы сбиралась
И копилась в реки в тиши.
С вольных душ людских начиналась
На борах, на горах, в глуши.
Сталь калила, камни гранила,
На траве белила холсты,
Скатный жемчуг песен хранила.
Начиналась она с высоты,
С той, которую враг ни плетью
Ни копьём не достал, как звезду.
Начиналась с души
В ответе
Не за скарб, а за красоту.
Ту, что не увязать, да в торок,
И на спину коня, да в орду.
Ту, что не запалить, как город,
Не купить ничем красоту.
Ту, что можно, пожалуй, кистью,
Как жар-птицу, взять на лету.
Не крестьян писал Дионисий,
Не святых писал –
Красоту.
Вот она из камней упрямо
Воздвигается к облакам,
Пусть каменья на стройке храма –
Это камни лишь, а не храм.
Пусть каменья грубы, щербаты,
И в навозе они, и в пыли,
Но из них, как солнце, палаты
На зелёной заре земли.
На траве во дворе дрова,
Горкомхозовские поленницы,
Неба синие острова,
Птиц серебряные коленца, и
Сошлись посреди двора
Вместе – атомной эры жители
И безвестные мастера,
Воздвигавшие днесь обители.
Вот сошлись и держат совет.
Одного они роду-племени,
Разных душ во времени нет,
Самого нет на свете времени.
В небе белый ракетный след.
Рёв турбин.
А внизу под высями
Льётся добрый и чистый свет
Стен, расписанных Дионисием.
Ни ярыг архиерейских нет,
Ни царей, ни владык, ни иноков.
Мастера сошлись на совет
Дела верного и взаимного.
Отделяется свет от тьмы,
Это наше было и будет.
Словно реки, поля, холмы,
Это людям дарили люди.
Льётся, льётся листва берёз
Бело-белых средь дымной сини.
Сколько глаз горит, сколько звёзд,
Как похожи они в России.
Дионисий.
Ступаю ввысь
Вместе с теми,
Кто был и будет.
Освещает, как факел, кисть
Путь сквозь время идущим к людям.[1]
[1] Орлов С. Белое озеро. М., 1975. С. 381-385