Виною такой несовременной точки зрения послужили многочисленные любовные романы, запоем прочитанные девушкой в свободное от мелких дел время. Другими словами, Снежана каждый вечер читала или «Раз и навсегда», или «Великолепие чести», или «Просто незабываемая». Романами ее снабжала Алена из магазина, где работала. Так что Снежану можно было смело назвать романтичной девушкой с совестливым взглядом на мир и суровую действительность.
Да, действительность казалась ей суровой — Василий врал, что что-то помнил, врал нагло, аргументировано, и Клементина ему в этом потакала. Снежане ничего не оставалось делать, как терпеть его вранье и ждать, когда к нему вернется память. Как говорил сыщик Туровский, полностью исключать версию, что Василий действительно может оказаться родственником Горецких, было нельзя. А вот бояться Снежане было можно и нужно. Какая-то маньячка, одержимая идеей вернуть Копейкина, куда не понятно, продолжала посылать ей угрожающие записки. Туровскому это очень не нравилось, он заявил, что Снежане нужно быть предельно внимательной и стараться не оставаться одной. Это тоже была одна из причин, по которой она поехала к Горецким. Вернее, повезла Василия, одна бы она здесь ни за что не появилась. Хотя ей тоже нравилась Клементина, весело щебечущая на отвлеченные темы с Василием. Василий светился от радости и готовился вот-вот что-нибудь вспомнить.
Их милой беседе помешал шум подъезжающего автомобиля. Автоматические ворота открылись, пропуская серебристую иномарку с тонированными стеклами, и Снежана каким-то десятым чувством поняла, что это приехал Станислав. Она впала в задумчивость, чтобы скрыть волнение, постаралась отвлечься и принялась хлебать стоящий перед ней чай в большой расписной чашке.
Высокий привлекательный брюнет двигался на нее неотвратимостью роковой любви, не сводя заинтересованных глаз с испуганного девичьего лица. Да, Снежана испугалась! Если Станислав догадается, что Копейкин врет о своих воспоминаниях, она умрет тут же, свалится под стол от позора и бесчестья. Только бы никто ничего не заметил!
Потом как-нибудь с помощью сыщика Туровского она разберется в этом деле и оправдается. Ведь Снежана ни в чем не виновата. Нет, виновата, она покрывает лжеца!
— Еще, — она нервно пододвинула пустую чашку Клементине, — чаю!
— Милочка, — прошептал ей довольный Василий, — ты лопнешь.
— А ты отойди, — зловеще ответила ему Снежана.
Она зря беспокоилась, Станислав ничего не заметил. Он искренне обрадовался приезду гостей, поинтересовался здоровьем, настроением и тем, что вспомнил Василий. Копейкин нагло соврал, что вспомнил фактически все: как Клементина в далеком детстве кормила его конфетами. Клементина тоже обрадовалась, утверждая, что как-то она действительно давала пацаненку-племяннику «Мишку на севере», тот мигом съел конфету вместе с фантиком и потребовал еще. Василий прослезился от трогательного момента из своего голодного детства. Станислав улыбнулся и сел рядом со Снежаной. Протестовать против того, что Копейкина в детстве кормили конфетами, было просто нелепо. А Василий тем временем уже начал подробно описывать съеденный фантик.
— Точно, — смахнула слезу Клементина, — такую конфету я тебе и давала.
— Как мы были близки, тетушка, — смахнул скупую мужскую слезу Василий, и полез к Клементине обниматься.
Выступать против родственного союза показалось Снежане рискованной затеей, к тому же Туровский предупреждал, что все может быть. Кто знает, вдруг Василий окажется близким родственником Горецких? Огурцовы его категорически не признали. В списке осталось всего лишь сто девяносто девять фамилий. Сколько же времени понадобится сыщику, чтобы проверить всех Копейкиных?! Впрочем, она никуда не торопится. Если бы не записки с угрозами, то подкидыш казался совершенно безобидным.
— Я нашел еще один альбом с фотографиями, — сказал сидевший рядом со Снежаной Станислав. — Хотите посмотреть?
— Нет! — внезапно выкрикнул Василий, чуть не подавившись сдобной булкой, после чего постарался сдержать свой порыв. — Я хочу чая! Какой у вас вкусный чай, тетушка Клементина, пил бы его и пил целую вечность.
— Конечно, Станислав, — улыбнулась Снежана, поняв, что Копейкин испугался разоблачения, — мы хотим посмотреть ваш семейный альбом.
— Вообще-то он не семейный, — пояснил тот. — В нем снимки из моего далекого детства. Мне тогда подарили фотоаппарат, и я принялся снимать все, что казалось заслуживающим внимания.
— Как интересно! — Снежана казалась искренней даже самой себе.
— Тогда пройдемте в дом, — предложил Горецкий.
— Вы идите, — уже более спокойно сказал Василий, — а мы с тетушкой к вам позже присоединимся.
Клементина в это время подливала в его кружку чай, от души сдабривая напиток вареньем.
— Да, да, конечно, присоединимся, — кивнула она. — Вот только Васенька расскажет, как жена, как дети, мы и придем.
Копейкин закашлялся. Снежана встала и, проходя мимо него следом за Горецким, похлопала подкидыша по спине. Тот благодарно кивнул.
Альбом лежал на столе в гостиной, заранее приготовленный для просмотра. Значит, Станислав был уверен, что она согласится идти с ним смотреть снимки. Другими словами, этот привлекательный и обаятельный мачо был уверен, что она отправится за ним на край света, стоит ему поманить. Конечно, гостиная далеко не край света, но Снежана чувствует, что была готова следовать за Горецким гораздо дальше. Она разволновалась и покраснела. И о чудо! Горецкий тоже смутился, беря альбом в руки и протягивая его девушке. Снежана уложила старый, потрепанный альбом на колени и начала рассматривать.
— Здесь есть фотографии фривольного содержания, — уныло сообщил он, — они приклеены насмерть, не смог отодрать. Все-таки воспоминания детства.
— Зачем же отдирать детство? — пожала плечами Снежана, устраиваясь рядом с ним на уютной тахте.
Станислав пояснил, что именно эти снимки отчего-то напоминают ему Василия Копейкина.
Но начинался альбом весьма безобидно. В ранней юности или позднем детстве Станислава Горецкого, судя по сделанным им снимкам, чрезвычайно интересовали насекомые и мелкие животные. Снежана с любопытством рассматривала огромную, на весь снимок, серо-зеленую лягушку, оцепеневшую перед объективом Станислава. Нет, она никогда не боялась мышей и лягушек, но всегда относилась к ним настороженно. Неизвестно, что в любой момент могут выкинуть безмозглые твари, этим стремлением к сюрпризам напоминающие ей Василия.
— Вы мечтали стать биологом? — прошептала она, глядя на очередной снимок мохнатолапого паука, украшавшего центр сплетенной им паутины.
— Вряд ли, — усмехнулся Горецкий. — Просто в то время я проводил летние каникулы в деревне у деда и ничего более интересного не находил. А вот и эти снимки, не подумайте ничего плохого, Снежана. Деревня, сенокос, лето… И мне кажется, на них я запечатлел вашего Василия.
— Он совершенно не мой! — попыталась откреститься от подкидыша Снежана. Ей захотелось предстать перед Станиславом свободной от личной жизни девушкой.
— Ну да, — согласился Станислав, осторожно следя за ее реакцией, — я так и подумал.
Да, снимки были по сравнению с фотографиями лягушки и паука действительно фривольными. На фоне стога сена, утопающего в лучах знойного солнца, юный Горецкий запечатлел трех полных, краснощеких, дородных девиц, радостно растягивающих губы до ушей, и одного паренька, тоже не худой наружности, с длинными руками, обнимающими сразу троих этих девиц и прижимающих их к стогу сена. На первой фотографии паренек, оборачиваясь, подмигивал фотографу, на второй задирал юбку одной из смеющихся девушек.