— Нет, я не изучал это в лабораториях, — отвечает Джек, не сводя взгляда с моей руки. — Давай просто скажем, что у нас было разное детство. По пути я приобрел некоторые необходимые навыки.
О, я знаю все о его детстве. Или, по крайней мере, знаю достаточно, чтобы понять, как он стал убийцей. Я молча думаю об этом, пока он завязывает узлы на шве, обматывая черную нить вокруг съемника иглы и туго стягивая разрезанную кожу. Он берет свежую салфетку и легкими движениями вытирает кровь.
— Видения? — спрашивает Джек, когда молчание кажется слишком долгим даже для него. Его голос глубок и тих. Как тени в сосновом лесу, где можно безопасно спрятаться под ветвями. Я наклоняю голову, наблюдая за ним, хотя уже знаю, что он не встретится со мной взглядом. — Кошмары? — добавляет он, когда я не отвечаю.
Джек начинает накладывать третий шов на поврежденный участок. Боль подкатывает к горлу, я проглатываю свое удивление от его неожиданного интереса ко мне. Я стараюсь держаться за все то, что он сделал за последние три года, когда заставлял меня чувствовать себя неполноценной. Нежелательной. Но когда он держит мою липкую, испачканную руку в своей прохладной, твердой руке и снова зашивает, мне трудно вспомнить все худшие моменты, проведенные с ним. И я понимаю, что не хочу этого делать.
— Разбитое стекло, — говорю я, мой голос чуть громче шепота. Джек ничего не говорит, просто продолжает протягивать нить через крошечное отверстие, которое он проделал в моей коже. — Красные мигающие огни. Запах больницы. Молотки. Я, правда, ненавижу молотки. Ковер кремового цвета. Хотя кажется такой простой вещью. Все это такие простые вещи, но они одни из самых худших… для меня…
Движение руки Джека замедляется, и он встречается со мной взглядом. Такое чувство, что весь мир может рухнуть, а мы все равно будем сшиты вместе невидимой нитью, сотканной из общих секретов, из уязвимости, из страхов, которые ослабят нас, если мы их отпустим. И я знаю, что Джек мог бы взять мои секреты и выковать из них самый смертоносный клинок, чтобы сразить меня. Но по тому, как он слегка откидывается назад, по тому, как его пристальный взгляд скользит по моему лицу со складкой между бровями, я знаю, что он этого не сделает.
— Жизни, которые ты отняла, они тебя беспокоят? — наконец спрашивает он, его глаза встречаются с моими.
— Ты имеешь в виду, таким образом? Где прошлое проникает в настоящее? — Джек коротко кивает, и я качаю головой. — Никогда. Наверное, потому, что власть в моих руках. Контроль принадлежит мне. И факт, что, может быть, я спасу некоторых. Я чувствую… я многое чувствую по поводу тех жизней, которые забираю. Но никогда не жалею. А ты?
— Нет, — говорит он, и проходит долгое мгновение, прежде чем он снова обращает внимание на мою рану. — Я не могу чувствовать сожаление, Кайри.
Мы больше ничего не говорим друг другу, пока Джек накладывает мне швы, всего двенадцать, смачивая порез еще одной каплей йода, прежде чем перевязать мне руку. Закончив, он откидывается назад, его внимание переключается на мою рубашку. Я смотрю вниз и впервые замечаю пятно крови на шелке цвета шампанского прямо над тем местом, где скрыты мои шрамы.
— Пойдет в мусорку, — говорю я со вздохом, рассматривая брызги, длинные полосы крови и следы высыхающего пота. Когда я поднимаю взгляд, внимание Джека приковано к окну моего кабинета, выходящему на ферму. Мускул на его челюсти дергается, когда он хмуро смотрит на рабочее место Брэда. Мы оба знаем, что Брэд хранит там несколько смен одежды на те дни, когда ездит на велосипеде на работу.
— Подожди здесь, — говорит Джек, и я наблюдаю, как он встает и уходит.
Но в лаборатории Брэда свет не включается. На самом деле свет вообще не включается. Везде просто тусклые знаки экстренной помощи в коридоре, отбрасывающие темные тени за моей дверью. И спустя несколько безмолвных минут Джек появляется из их глубин с пакетом льда в одной руке и сложенной черной рубашкой в другой. Одна из его рубашек.
— Постарайся не порвать ее в клочья, ладно? Мне она нравится, — говорит Джек, кивая на рубашку, которую кладет на мой стол. Он наклоняется, чтобы еще раз опуститься передо мной на колени, в последний раз проверяя повязку, прежде чем приложить лед к моей руке.
— Я не буду ее кромсать. Хотя не обещаю, что не похороню в ней кого-нибудь. Если захочешь оставить свою визитку в переднем кармане, будет удобнее.
Я слабо улыбаюсь Джеку, на что он отвечает мрачным взглядом, но он недостаточно быстр, чтобы скрыть свою ухмылку, когда смотрит в сторону двери. Когда он, наконец, встречается со мной взглядом, легкомыслие на наших лицах исчезает, мы просто наблюдаем друг за другом.
Джек протягивает руку вперед. Его большой палец касается моей щеки с лаской, легкой, как шепот по коже. Синевато-серые глаза следят за движением своей же руки, которая приближается к моим губам, прежде чем отдернуться.
И время снова так жестоко, потому что прикосновение Джека исчезло прежде, чем я смогла запечатлеть его в памяти, прежде чем я смогла убедиться, что оно вообще было реальным.
Я смотрю, как Джек уходит широкими шагами. Но окликаю его прежде, чем он достигает двери.
— Джек.
Он останавливается, склонив голову на звук моего голоса, но не оборачивается.
— Спасибо.
Он кивает один раз, но не двигается с места, как будто не знает, в каком направлении ему следует двигаться. Одна из его рук сжимается в кулак. Такое чувство, что оно сжимает мое сердце в тисках. И я знаю, что есть одна вещь, которую я могу дать ему взамен, — расплата. То, чего он бы хотел.
— Тандердом. Это ничего не меняет. Как только ты покинешь мой кабинет, наша война продолжится.
Напряжение покидает кулак Джека. Я почти вижу, как оно спадает с его плеч, улетучиваясь, как газ.
Джек кивает еще раз, а затем уходит.
Я оставляю ему достаточно времени, чтобы исчезнуть из здания, а затем убираю осколки стекла и кровь, прежде чем пойти домой.
Когда прихожу в свой офис в понедельник утром, на моем столе ждет замена сломанной награды Брентвуда.
Там нет ни открытки, ни записки.
Но новая статуэтка сделана из латуни14.
Глава 10
Холодный поцелуй
ДЖЕК
Если бы я знал, насколько приятно будет в отделе без Брэда, я бы давно от него избавился.
Сплетни витают в воздухе в четверг утром, мельница слухов все еще переполнена новостями об арестованном коллеге. Брэд мог быть причастен не только к нескольким исчезновениям в окрестностях Тринити-колледжа, но и к убийству. Поджог также может быть присоединен к его обвинениям, поскольку следственные органы предполагают, что Брэд поджег свой дом, чтобы уничтожить улики, связанные с останками тела.
С тех пор он нанял дорогого адвоката и был освобожден под залог из-за своей безупречной репутации, но университет счел, что будет лучше, если он возьмет длительный отпуск, пока скандал не уляжется и его имя не очистится.
Я закатываю рукава и разбираюсь с кучей утомительной бумажной работы, чувствуя себя лучше, удовлетворив свои потребности. Я не совсем удовлетворен… но недавнего убийства хватило, чтобы подавить более жестокие желания, которые недавно всплыли на поверхность.
Единственное, что нарушает мой внутренний покой в эту минуту, — агент ФБР, все еще шныряющий поблизости. Эрику Хейзу следует сосредоточиться на Брэде и куче улик, которые я предоставил. И все же он здесь, крадется по коридорам, по-видимому, больше интересуясь расспросами о Кайри, чем о Брэде.
Словно вызвав её мыслями, Кайри проходит мимо двери моего кабинета. Она не останавливается, чтобы заглянуть внутрь и позлить меня, как обычно. Она даже не оставляла мне подарков в обедах. Что вызывает больше тревожных сигналов.
После той ночи, когда она лишилась своей награды, и я зашил ей рану, я изо всех сил старался проявлять такой же уровень презрения к девушке, которая вторглась на мою территорию и угрожала моему тщательно охраняемому миру. Но, будь то дымка от свежего убийства или удовлетворение из-за Брэда, я ловлю себя на том, что вспоминаю мягкое прикосновение ее руки к моей, то, как ее напряженные, влажные голубые глаза выдерживали мой взгляд, полностью доверяя, пока я прокалывал ее иглой.
Она ни разу не вздрогнула.
Отталкиваюсь от своего стола и засучиваю рукава еще выше, следуя за ней.
Я преследую ее, пока она не добирается до холодильной камеры, затем хватаю ее за локоть и втаскиваю внутрь, закрывая за нами дверь.
Она молчит в течение целых трех секунд, просто смотрит на меня, поджав губы. Затем говорит:
— У тебя, правда, тревожная склонность к холодильным камерам.
Я скрещиваю руки на груди. В основном, чтобы не прикасаться к ней.
— Хватит игр. Здесь происходит что-то еще, — говорю я. — Что-то серьезное, и это имеет отношение к тебе.
Одна из ее бровей удивленно приподнимается.
— Я не говорила тебе поджигать дом. Тебе не показалось, что это привлечет слишком много внимания?
За ее резким сарказмом скрывается дрожь страха. Она заправляет выбившуюся прядь волос за ухо, затем оглядывает комнату.
— Хейз здесь не из-за Брэда, — я прищуриваюсь на нее, придвигаюсь на дюйм ближе. — Он даже не сотрудничает с местными властями по этому делу. Он приехал не по делу о пропаже Мейсона.
Кайри тяжело выдыхает.
— Тогда что, Джек? Ты можешь побыстрее сказать, чтобы я убралась отсюда к чертовой матери и согрелась? — она потирает руки.
Я молчу, холод меня не беспокоит.
Она снова проводит рукой по непослушной пряди волос и бормочет проклятие, когда швы на ее руке запутываются в волосах.
— Черт возьми, — говорит она, поднимая ладонь, чтобы осмотреть.
— Дай мне, — я тянусь к ее руке, но она отдергивает ее.
— Я в порядке, — выражение ее широко раскрытых глаз говорит об обратном.