КАЙРИ
Я жила у Джека чуть больше недели, и уже знаю, что никакого количества времени мне будет недостаточно.
Я наслаждаюсь каждым мгновением. Наши блюда расположены рядом за обеденным столом, ваза с голубыми цветами всегда стоит в качестве акцента в центре стола. Джек ждет у двери моего кабинета, чтобы мы могли вместе пойти домой после работы. Бегаем бок о бок вдоль реки с Корнетто, следуя извилистой тропинкой против течения, пока мимо змеится серая вода. Занимаемся любовью, когда хотим и где хотим. Иногда по ночам я просыпаюсь от шепота на ухо, Джек уже скользит в меня, его прикосновения ласкают мою грудь, опускаются ниже, смазывая клитор моим же собственным возбуждением, скопившимся у входа, как будто мое тело было готово раньше, чем разум. Прекрасная пытка проглатывать слова, которые я хочу сказать, любовь усиливается по мере того, как эти моменты растут вокруг нас, как виноградные лозы.
Я хочу верить, что все может остаться именно так.
Что я счастлива.
Но тревога неустанно накатывает на меня, как волна, угрожая утопить в этой зыби.
Я знаю, что это решение — остаться у Джека — лишь временное. Хотя Хейз по-прежнему ежедневно околачивается в кампусе, со временем он сдастся, ведь мы неизбежно найдем способ выманить его. И пусть Джек больше ничего не говорит о своих планах за пределами Уэст-Пейна, я все равно знаю, что он намерен уйти. Канадские документы на иммиграцию, которые лежали в кухонном ящике, исчезли на следующий день после того, как я решила остаться.
Мне нужно оставаться сосредоточенной. Практичной. Ведь я больше не вижу разницы между фантазией и реальностью.
Итак, я стараюсь не увязать в этой жизни. Я пытаюсь изменить свой распорядок дня. Однажды я просыпаюсь рано. На следующий день опаздываю. Как-то я работала до позднего вечера. Уезжала пораньше на следующий день. Проводила больше времени в полевых условиях, изучая существ, которые приходят и уходят. Мне удавалось ускользнуть на несколько часов в середине недели, чтобы пополнить запасы для моего заложника — Колби, а именно — готовых к употреблению сухпайков, которые позволяют ему оставаться сытым, хотя он немного похудел из-за стресса, вызванного пленом. Как обычно, он умоляет о своем освобождении, но я ничего не чувствую к его мольбам. Я знаю, что он сделал и что продолжал бы делать, если бы я его отпустила. Такие люди, как он, не меняются. Некоторые болезни невозможно вылечить. Некоторых зверей нужно усыпить.
Если не считать моей короткой вылазки в хижину, покровительственный взгляд Джека ощущается как призрачное, настороженное присутствие, хотя я вижу его в кампусе не чаще, чем до этого. В такое трудно поверить, учитывая, как долго я наблюдала за ним, но, возможно, сейчас я еще больше одержима им. Его присутствие не удушает. На самом деле это странно освобождает. Он никогда не пытается указывать мне, что делать или куда идти, он просто рядом, как дополнительный барьер между мной и Хейзом, хотя я редко сталкиваюсь с ним, переходя из одного класса или здания в другое.
И, возможно, в результате влияния Джека, Хейз обычно оставляет меня в покое.
...обычно.
Пока он стоит в задней части моего лекционного зала в тени на верхней части аудитории рядом с выходом, я понимаю, что Хейз начинает проявлять беспокойство. Мне тоже знакомо чувство, когда тобой овладевает одержимость, когда ее корни прорастают слишком глубоко, и их невозможно выкопать.
И на самом деле его одержимость связана не со мной. Я знаю, что Хейз испытывает ко мне симпатию. Он все еще видит во мне девушку, которой я когда-то была, ту, которая пережила жестокое нападение серийного убийцы. Он все еще видит мою маску, и, возможно, он никогда не получит и намека на то, что скрывается под ней. Но, в конце концов, все мы просто животные. Как долго эти добродетельные идеалы поимки убийцы смогут противостоять его одержимости, если я — ключ к его призу?
Я отвожу от него взгляд и смотрю в ноутбук, пультом дистанционного управления в руке перемещая слайды, отображаемые позади меня. На снимке изображено сильно разложившееся тело в открытом поле, где поблизости нет деревьев. Я щелкаю еще раз, чтобы сделать снимок останков поближе: тело скелетировано, но кости все еще присутствуют и сочленены. Мой взгляд скользит по студентам второго курса «судебно-медицинских расследований» и «уничтожения останков».
— Какой вывод мог бы сделать судебно-медицинский эксперт по телу в таком состоянии, учитывая обстановку на снимке?
Несколько студентов поднимают руки. Я указываю на Мэйзи, тихую, но умную, вдумчивую студентку в третьем ряду.
— Все кости еще на месте, несмотря на открытое местоположение. У птиц-падальщиков был бы свободный доступ к телу, у других позвоночных — тоже. Останки скелета, вероятно, были бы расчленены и раскиданы по более обширной территории, если бы у животных был доступ. Возможно, тело было перенесено туда после того, как его истребили насекомые.
— Хорошо, Мэйзи, — говорю я, и она сияет от комплимента. — Потенциальные факторы, опровергающие эту теорию?
Она на мгновение задумывается.
— Одежды, похоже, никакой нет… Ммм, погода?
— Почему?
— Погода влияет на поведение падальщиков, снижая вероятность того, что они будут взаимодействовать с телом в дни сильного дождя или плохих условий.
— Верно. Им нравится промокать не больше, чем нам, отчасти из-за расхода калорий, необходимых для того, чтобы оставаться в тепле. И еще потому, что это просто стремно, — говорю я, перемещая слайд к одной из фотографий Зайки, лежащей, свернувшись калачиком, под низко нависшими ветвями сосен, ее мех мокрый от сильного ливня. Она выглядит несчастной, и я улыбаюсь, когда класс смеется. — Перед началом занятий на следующей неделе я хочу, чтобы вы прочитали «Этапы уничтожения останков с помощью собак» Хаглунда из учебной программы и были готовы обсудить, что отсутствие останков скелета может рассказать нам о месте разложения и возможном времени смерти, — говорю я, когда студенты начинают собирать вещи, чтобы успеть на следующие занятия. — И мне почти неприятно напоминать вам, но выпускные экзамены всего через пару недель, ребята, так что начинайте учиться прямо сейчас. До тех пор я продлю часы работы своего офиса с двух до четырех по вторникам и четвергам.
Студенты одаривают меня благодарными улыбками. Некоторые задерживаются, чтобы задать наводящие вопросы б экзаменах, но я даю им достаточно информации только для того, чтобы пустить их в правильном направлении. Остальное зависит от них самих и их собственного стремления к успеху.
Когда последние студенты покидают лекционный зал, остаемся только я и бывший агент Эрик Хейз.
— Агент Хейз, — говорю я, проверяя его реакцию на прозвище. Он никак не реагирует, и это меня немного беспокоит. Ложь ему дается слишком легко. — Нравится узнавать об уничтожителях?
— Пожалуйста, зовите меня Эрик, — говорит он, приземляясь на последнюю ступеньку. Выражение его лица светится гордостью. — И это было увлекательно, но мне еще больше нравится видеть, как ты процветаешь.
Я одариваю его своей обаятельной улыбкой, на этот раз милой и немного застенчивой.
«Улыбки продают, детка!»
— Что я могу сделать для тебя, Эрик? — надеваю пальто и убираю ноутбук в сумку, бросая на него беглый взгляд, когда он делает несколько шагов ближе к подиуму.
— Я хотел проведать тебя, узнать, как дела. Я видел тебя, но у нас давненько не было возможности как следует поговорить. Как заживает рука?
— Все в порядке, спасибо, — говорю я, опуская взгляд на красный порез, плоть под шрамом все еще чувствительная. Джек снял швы в начале недели, и я почти скучаю по ним, по тому, как они натягивали мою кожу и запутывались в волосах. В период между их удалением и тем, как Джек нашел свою зажигалку я чувствую себя какой-то опустошенной. Поникшей.
— Я видел сломанную награду, которую заменил доктор Соренсен. Это... удивительно.
Я смотрю на Хейза, нахмурив брови, засовываю бумаги в сумку для ноутбука и застегиваю ее на молнию. Мои пальцы остаются на маленькой ручке, чтобы не выдать мою закипающую ярость.
— В смысле?
— Из того, что я слышал, между вами и доктором Соренсеном существовала вражда.
Я наклоняю голову, стараясь придать лицу задумчивое выражение.
— Я бы не сказала, что вражда...
...иногда мы хотели только убить и, возможно, обвинить друг друга в убийстве…
Хейз издает смешок, делающий его слишком похожим на отца, который пытается выведать информацию о новом бойфренде своей дочери.
— Ну, теперь, кажется, стало лучше. Слышал, ты остановилась у него дома... да?
— Слухи быстро распространяются по кампусу, — отвечаю я, пожимая плечами.
— Тогда, возможно, ты сможешь просветить меня относительно местонахождения доктора Соренсена в позапрошлые выходные.
Мое сердце гоняет кристаллы льда по венам. Мурашки пробегают по рукам, ледяной поцелуй тревоги покалывает кожу.
— В чем дело, Эрик?
Хейз набирает полную грудь воздуха, проталкивая его сквозь свои тонкие, поджатые губы. Он хочет, чтобы все выглядело так, будто то, что он собирается сказать, — прискорбная новость, но я вижу правду в его глазах. Он взволнован.
— На прошлой неделе недалеко от границы штата было обнаружено тело. Официально это расследование убийства, — отвечает Хейз, подходя на шаг ближе. — У этого человека была связь с другой жертвой Молчаливого истребителя. Но он из Лейкпорта, Кайри. Это меньше чем в часе езды отсюда, в районе Три-Сити. Тревожно близко к тому месту, где живет единственная выжившая жертва Истребителя, тебе не кажется?
Я издаю недоверчивый смешок, позволяя звуку затихнуть, как будто я поражена.
— И в чем именно заключается теория?
— Где был доктор Соренсен в те выходные, не знаешь?
Наступает долгая пауза. Мои плечи напрягаются, лоб хмурится. Я улавливаю мимолетный проблеск жалости в глазах Хейза.