Напряженные вдохи превращаются в удушье. Я стараюсь дышать диафрагмой, чтобы мои плечи не двигались слишком сильно. Я знаю, Джек заметил. Но боль начинает скручиваться, как огонь, в моей плоти, требуя внимания.
Моя рука прижимается к дыре на рубашке. Это никак надолго не скроешь.
Я начинаю отклоняться в сторону. Комната покачивается. Края деформируются и размываются.
— Кайри...?
Нотка беспокойства и подозрительности в этом единственном слове ложится тяжелым грузом на мое сердце, утягивая вниз, как якорь на дно темного моря.
Я проглатываю боль, сдерживая слезы, которые жгут, умоляя дать им волю. Мой взгляд падает на руку, которую я прижимаю к своей ране.
Темная кровь просачивается сквозь пальцы.
— Я не была уверена, что это реально. Пока не увидела тебя. Мой ангел мщения, пришел спасти меня во второй раз, — говорю я, бросая улыбку через плечо, пытаясь удержать каждое мгновение благодарности, которое испытываю. Осознание того, что у нас все было реально, приносит радость. Трагедия в том, что это будет означать для Джека.
Не на это я надеялась, когда поклялась заставить Джека страдать.
— Спасибо тебе, Джек. За то, что дал мне все, что мог. Время не на нашей стороне, — говорю я, поворачиваясь к нему лицом, моя ладонь все еще прижата к животу. Я больше не чувствую своих пальцев. Глаза Джека опускаются на мою руку и снова встречаются с моими. Я вижу панику и печаль. Ужас и скорбь.
Мое сердце разлетается на осколки. Оно колотится так, словно пытается проложить себе путь к нему.
— Нет, Кайри…
— Я буду любить тебя вечно.
Джек карабкается вперед, но не успевает дотянуться до меня, прежде чем я падаю.
Последнее, что я чувствую, — это не боль. Не как кремовый ковер прижимается к моему лицу. Не отчаяние в сердце и не оглушительный прилив давления в голове.
А лишь прикосновение прохладной руки Джека к моей щеке.
А потом мир погружается во тьму, и я вообще ничего не чувствую.
Глава 23
Костный мозг
ДЖЕК
Кровь покрывает мою руку. Тепло слабеющего тела Кайри проникает сквозь щели между моими пальцами. Я оказываю прямое давление на ее живот, пытаясь остановить быстрый поток крови.
Она слишком много потеряла.
Она без сознания.
Но я все еще чувствую слабое биение ее сердца.
— Кайри... пожалуйста. Черт возьми. Не делай этого со мной, — я обнимаю ее за плечи и прижимаю к своей груди. — Не оставляй, блять, за этим никчемным куском дерьма Хейзом последнее слово. Ты не можешь. Невозможно, чтобы за тобой не осталось последнего слова, лепесточек.
Она не отвечает. Ее пульс еще больше слабеет. И дикая ярость разрывает мою грудную клетку, мир расплывается по краям зрения.
Я убираю руку ровно настолько, чтобы снять рубашку и использовать ее, чтобы перевязать рану, закрепив вокруг живота. Отчаяние проникает в мои дрожащие конечности, когда я достаю телефон из внутреннего кармана куртки Хейза.
Дрожащим пальцем я набираю 9-1-1. На спокойный вопрос оператора я отвечаю:
— Доктор Кайри Рот серьезно ранена. Ей нужна срочная медицинская помощь, — я выкрикиваю адрес, затем прерывисто вздыхаю и опускаюсь на колени рядом с Кайри, чувствуя, как она отдаляется все дальше. — Приведите сюда отряд, быстрее, черт возьми.
Я вешаю трубку в ответ на бесполезные вопросы диспетчера, которые никак не помогут мне спасти ее. Телефон выскальзывает из моей перепачканной кровью руки. Я позволяю ему упасть на кремовый ковер с тихим стуком. Прижимаю Кайри ближе, убирая спутанные пряди ее темных волос с глаз — этих идеальных голубых угольков, которые я отчаянно хочу увидеть живыми.
— Открой глаза, — шепчу я ей на ушко. — Давай же, Лилль Мейер. Ты несешь смерть, маленькая жрица. Ты — сила. Ты ворвалась в мой мир и потрясла меня до глубины души... и между нами не может все так закончиться.
Ее кровь пропитывает ковер, впитываясь в те самые волокна, которые она ненавидит, и меня затягивает в червоточину во времени. Где я бесстрастно, холодно и бессердечно наблюдал, как умирающая девушка пачкала кремовый ковер своей кровью, пока смерть пыталась забрать ее.
Все это время она молча боролась за жизнь.
— Мне нужно, чтобы ты сражалась и сейчас, Кайри, elskede.
Это моя вина. Это я виноват. Среди нас был еще один хищник, и мне не удалось его увидеть. Если бы я это сделал, если бы я признал Хейза таким, каким он был все эти годы, мое эго не было бы так зациклено на преследовании и устранении конкурентов в моих охотничьих угодьях, я мог бы давным-давно устранить угрозу, исходящую от Хейза.
Или, когда агент Эрик Хейз показался в том конференц-зале, и я заметил реакцию Кайри на него… Я должен был последовать за ним из здания и обмотать веревку вокруг его гребаной жирной шеи.
Я должен был защитить ее.
Теперь эта сила отнята, и все, что я могу сделать, это прижать руку к ее ране, умоляя не забирать ее солнечный свет и не оставлять меня в холоде.
Когда ее пульс слабеет, из бездны моей черной души вырывается свирепое рычание, и я поднимаюсь на ноги, держа ее на руках. Я выношу Кайри на улицу и кладу ее на землю.
Затем поворачиваюсь лицом к дому.
С яростью, пылающей в онемевших уголках моего сердца, я собираю вещи из своего багажника и оставляю их в той же комнате, что и безжизненное тело Хейза.
Беглый осмотр кухни доказывает, что Хейз обеспечил ее всем необходимым. Сахар, мука, растительное масло. Идеальные ингредиенты, чтобы испечь торт — или сжечь дом дотла.
Я раскладываю ингредиенты вокруг мертвеца в центре комнаты, останавливаюсь, когда добираюсь до Глока, и опускаюсь рядом с ним на колени.
— Я не сомневаюсь, что встречу тебя в аду, Хейз, — говорю я. — Но, если она умрет… я приду за тобой раньше.
Хотел бы я, чтобы мы убили его дважды.
Обернув руку полотенцем, чтобы убрать остатки пороха, я беру Глок. Я направляю дуло ему под подбородок и нажимаю на спусковой крючок, посылая пулю в основание черепа и разнося макушку.
Я кладу пистолет в его раскрытую ладонь, отбрасываю полотенце в сторону, затем вынимаю деревянный осколок, которым Кайри проткнула ему яремную вену. Я стою над ним и обливаю его тело маслом, затем достаю из кармана серебряную зажигалку «Зиппо».
Чиркаю колесиком, поджигаю фитиль и смотрю на жар оранжевого пламени.
Затем кидаю зажигалку ему на грудь.
Я ухожу, чувствуя жар за спиной, когда его тело загорается.
Выйдя на прохладный воздух, я подхожу к Кайри и подхватываю ее почти безжизненное тело на руки, мое сердце опасно близко к тому, чтобы остановиться, когда я пытаюсь нащупать ее пульс. Я провожу нас до входа в ее старый двор, тишину разрывает вой сирен. Стробоскопическая вспышка огней мелькает на близком расстоянии, в поле зрения появляется машина скорой помощи.
Когда парамедики распахивают двери машины скорой помощи, один из них задает мне вопрос. Я не отвечаю, пока укладываю ее на каталку, мое единственное внимание сосредоточено на ней и мужчине, который слушает биение ее сердца.
— Сэр, в доме есть еще кто-нибудь? — переспрашивает парамедик рядом со мной.
Я смотрю в его светлые глаза, мои тверды, как камень.
— Нет. Она — твоя единственная забота.
— Вы ранены, сэр? — он задает еще один вопрос.
Снова на мгновение встретившись с ним взглядом, я обдумываю тот факт, что он может усомниться в том, что это с Кайри сделал не я, и говорю:
— Я не знаю.
Этого достаточно, чтобы парамедик запер меня в машине скорой помощи впереди. Сжав руки в кулаки, я наблюдаю, как они разрезают майку Кайри и рубашку, которую я перевязал. Они прикрепляют электроды к ее груди и предплечьям, а нижнюю половину тела накрывают майларовым одеялом. Я, не моргая, смотрю, как на экране кардиомонитора появляются ее слабые показатели.
Вой полицейских сирен соперничает с ревом клаксона пожарной машины, когда пасмурный день за окном машины скорой помощи превращается в яркий водоворот красок и хаос.
Дверь машины скорой помощи захлопывается при виде мигающих огней и пылающего ада, запертых в доме детства Кайри.
Я провожу руками по лицу, чувство бессилия из-за того, что я не в состоянии спасти ее, душит мой контроль. Я тянусь к ее руке только для того, чтобы один из парамедиков остановил мое движение, и единственное, что мешает ему расстаться с жизнью, — это моя потребность в том, чтобы он спас ее.
Когда из монитора начинает раздаваться медленный, но устойчивый звуковой сигнал, какая-то незнакомая эмоция охватывает меня целиком — что-то похожее на надежду. Все мое существо цепляется за это ощущение, когда парамедики надевают ей на лицо кислородную маску и вводят капельницу для изотонических жидкостей.
Один из медиков подходит ближе и накидывает одеяло на мои обнаженные плечи, в то время как другой продолжает осматривать Кайри, затем пытается проверить меня на наличие травм. Я смотрю прямо ему в глаза.
— Не надо, — говорю я парню, сдерживая смертельную дрожь в своем тоне. — Она. Сосредоточься на ней.
Затаив дыхание, я наблюдаю, как парамедики работают с отчаянными, но организованными усилиями, чтобы стабилизировать состояние Кайри, одновременно замедляя кровопотерю, накладывая кровоостанавливающую марлю и оказывая прямое давление. Один парамедик достает порцию крови из холодильника рядом со мной и помещает ее в переносную грелку, в то время как другой мужчина готовит инструменты для экстренного переливания. Они могут вернуть то, что она потеряла, пытаюсь сказать я себе, наблюдая, как кровь течет по трубке в тело Кайри. Она справится.
В одно мгновение надежда — это распускающийся голубой мак с обещанием в ее открытых глазах... в следующее мгновение она гаснет.
На мониторе раздается скрежещущий сигнал тревоги.
— Она не справляется. Ритм сбивается. Начинайте искусственное дыхание, — говорит старший парамедик.
Весь мой мир рушится.
Я поднимаюсь на ноги и стою над ее неподвижным телом, глядя вниз на бледное лицо, в то время как парамедики начинают сдавливать грудную клетку и проводить искусственную вентиляцию легких с помощью мешка-маски, в то время как легкие Кайри судорожно сжимаются при предсмертных вдохах.