Большинство пришло из простого любопытства, но у людей постарше было тяжело на сердце. Они знали, что правительство не относится легко к беспорядкам. Если оно расценит избиение монахов как проявление непокорности, то, несомненно, примет жесткие меры против уезда.
Трижды прозвучал гонг присутствия, затем ширма раздвинулась, и на возвышении появился судья Ди в сопровождении своих четырех соратников. Ярко-красная накидка на его плечах оповещала, что будут вынесены смертные приговоры.
Он сел за большой стол и объявил заседание открытым.
Первым был введен Хуан Сан. Его раны зарубцевались. Он только что съел положенное по обычаю жаркое и выглядел примирившимся со своей судьбой.
Когда он преклонил колени, судья развернул длинный свиток и громко прочитал: «Хуан Сан признан виновным в изнасиловании и убийстве. У него будет отсечена голова. Его тело будет разрублено на части и брошено собакам, а голова выставлена у Южных ворот города в течение трех дней в назидание».
Двое стражей связали руки приговоренного за спиной и вывели, укрепив ему на плечах белую табличку, где крупными иероглифами сообщались его имя, характер преступления и ожидающее его наказание.
Первый писец протянул судье другой документ. Развертывая его, судья приказал начальнику стражи вызвать его преподобие Полное Понимание и обеих сестер Ян.
Почтенный священнослужитель выступил вперед. Он был одет в пурпурное платье с желтыми полосами, указывающее его монашеский ранг. Он отставил в сторону лакированный красный посох, на который опирался, и медленно опустился на колени.
Затем в сопровождении управляющего судьи перед судом предстали барышни Абрикос и Голубой Нефрит. Они были одеты в зеленые платья со свисающими до пола рукавами, а их тщательно причесанные волосы украшены вышитыми повязками, как у незамужних девушек. Они были так красивы, что в толпе послышались возгласы восхищения.
Судья снова заговорил:
— Сейчас я зачитаю решение, принятое императорским правительством о храме Бесконечного Милосердия. «Все имущество названного храма конфискуется. За исключением Большого зала и одного строения, отводимого монахам, храм сносится в течение семи дней после объявления этого приговора. Его преподобие Полное Понимание продолжит служение богине при содействии не более чем четырех монахов. В связи с тем, что проведенное судьей Ди расследование установило, что два из шести домиков не имели тайных входов, нынешним провозглашается, что ребенок, зачатый матерью в храме, ни в коем случае не может считаться незаконным, а его появление на свет должно приписываться бесконечной благожелательности богини Гуаньинь. Из имущества храма будет изъято четыре золотых слитка, которые передаются барышне Ян по имени Абрикос и ее сестре Голубой Нефрит. Начальнику их родного уезда было приказано внести в списки перед фамилией Ян слова „Есть заслуги перед государством“. Соответственно, названная семья будет освобождаться от налогов в течение пятидесяти лет».
Судья Ди прервал чтение, чтобы бросить взгляд на своих слушателей и, погладив бороду, продолжил, отчетливо выговаривая каждое слово: «Императорское правительство с глубоким неудовольствием отмечает, что граждане Пуяна убили двадцать монахов, нарушив тем самым прерогативу государства и помешав свершиться правосудию. Весь город считается ответственным за ужасающее деяние. Правительство намеревалось прибегнуть к строгим карательным мерам. Однако, учитывая обстоятельства, которые предшествовали событию, и принимая во внимание, что начальник уезда Пуян рекомендует проявить снисхождение, правительство, в порядке исключения, решило, что его милосердие возобладает над его справедливостью и ограничивается выражением населению строгого порицания».
Шепот благодарности пронесся над толпой. Несколько человек начали приветствовать судью Ди, но он, громовым голосом воскликнул: «Тихо!». Пока он сворачивал длинный свиток, почтенный священнослужитель и две барышни, простершись, отбивали поклоны.
Когда, наконец, все трое вернулись на свои места, судья дал знак начальнику стражи, и перед судом предстал Линь Фан.
За дни ожидания он заметно постарел. Его маленькие глазки совершенно провалились, а лицо исхудало и выглядело истощенным. Увидев на плечах судьи ярко-красную накидку и огромный силуэт палача, он задрожал так сильно, что двум стражникам пришлось его удерживать и помочь встать на колени.
Выпрямившись в кресле, судья — принялся читать приговор: «Линь Фан признан виновным в государственном преступлении. Закон карает подобный проступок смертной казнью в ее самой суровой форме. Соответственно, упомянутый преступник Линь Фан приговаривается к четвертованию живым».
Кантонский негоциант издал хриплый вопль и рухнул на пол. Пока начальник стражи приводил его уксусом в чувство, судья продолжал: «Все движимое и недвижимое имущество упомянутого преступника Линь Фана, также как его состояние в деньгах или помещенное в дело, конфискуются государством. Половина этого состояния будет передана госпоже Лян, урожденной Нгуянь, в возмещение значительного ущерба, причиненного ее семье упомянутым преступником Линь Фаном».
Судья прервал чтение. Он поискал глазами среди собравшихся старую госпожу Лян, но, не увидев ее, возобновил чтение: «Этот приговор завершает процесс „Государство против Линь Фана“, а поскольку цена крови будет передана дому Лян, он кладет конец и делу „Лян против Линь“.
Судья ударил своим молоточком по столу — заседание было закрыто.
Когда он встал, в зале зазвучали восторженные приветствия, а затем все заторопились к выходу, чтобы последовать за осужденными к месту казни.
Перед порталом ямыня стояла открытая тележка, окруженная отобранными среди солдат гарнизона конными алебардистами. Стража вывела Линь Фана и Хуан Сана и заставила подняться на тележку. Оба остались стоять рядом.
— Дорогу! Дорогу! — восклицали стражники. Появился паланкин начальника уезда. Впереди и позади него шествовала стража по четыре человека в ряд. В сопровождении конных воинов тронулась и тележка. Процессия направилась к Южным воротам.
Когда паланкин остановился у лобного места, к судье подошел величественный в своих сверкающих доспехах начальник гарнизона и проводил его к воздвигнутым за ночь подмосткам. В окружении своих помощников судья сел.
Подручные палача помогли приговоренным сойти с тележки. Всадники сразу же соскочили со своих коней, чтобы образовать кордон. Первые лучи зари играли кровавыми отблесками на лезвиях алебард.
Толпа сгрудилась на свободном пространстве, тайком бросая испуганные взгляды на четырех тягловых буйволов, которые неподалеку мирно пережевывали принесенное стариком крестьянином сено.
По знаку судьи подручные палача поставили Хуан Сана на колени. Они освободили его от таблички и распахнули ворот платья. Палач поднял свой огромный меч и посмотрел на судью. Тот наклонил голову, и тяжелый клинок обрушился на шею приговоренного.
Сила удара прижала лицо несчастного к земле, но его голова не отделилась от туловища. Может быть, этому помешала исключительная крепость его костей, или палач плохо рассчитал силу удара.
Ропот осуждения пронесся над толпой. Ма Чжун наклонился к секретарю и тихо сказал:
— Бедняга был прав, невезение преследует его до конца!
Подручные вновь поставили казнимого на колени, и на этот раз палач ударил с такой яростью, что голова взлетела и далеко откатилась от тела. Он подобрал окровавленную голову и поднес судье для того, чтобы тот пометил лоб своей алой кисточкой. Затем она была брошена в корзину, где должна оставаться, пока ее не подвесят за волосы у Южных ворот города.
Линь Фан в свою очередь был проведен в центр места казни, и подручные перерезали связывавшие его руки веревки. Увидев четырех буйволов, он пронзительно вскрикнул и забился, но палач схватил его за шею и бросил на землю. Помощники сразу же привязали к его запястьям и щиколоткам толстые веревки.