Но девочка укрепилась в своей мимолётной догадке окончательно, когда Марино грубым рывком ухватил её за плечи и одним движением опрокинул на письменный стол. Фьора пробовала кричать, но правая рука Марино чуть сжала ей горло, отчего крик оборвался. Своим весом крёстный придавил Фьору к деревянной поверхности стола, страстно поцеловав в шею и не обращая внимания на яростное бессильное сопротивление. - Пусти, Марино, - умоляла девочка едва ли не навзрыд, - пожалуйста!.. - но вместо ответа крёстный с каким-то гневом впился поцелуем в её губы. Вкус и запах алкоголя, горьковатый и терпкий, неприятно туманил голову Фьоры, плачущей от ощущения своего бессилия перед крёстным и отвращения к нему, смешанным с ненавистью. Ненавистью ребёнка, оскорблённого в своих самых лучших чувствах; ребёнка, впервые вкусившего ядовитые плоды предательства... Фьора пыталась вырваться, но как ей, слабеющей от изнурительной борьбы девочке, справиться с взрослым мужчиной в расцвете сил? Руки Марино словно были отлиты из стали. Но всё равно Фьора не прекращала своего бесполезного сопротивления. Девочка обезумела от ужаса и отвращения. Наивное дитя, только вступившее в пору отрочества, перешагнув грань беззаботного детства... Но она уже столкнулась с грубой и мерзкой изнанкой мира, принадлежащего мужчинам, и где женщина пустое место... Столько лет любившая крёстного, почти как своего отца, и доверявшая ему, сейчас Фьора в совершенстве постигала искусство ненавидеть, не в силах противопоставить ничего яростной силе Марино, удерживающего одной своей рукой её запястья. Чьё лицо исказили неистовый гнев и желание. В своей бесконтрольной ярости он был поистине страшен. Фьора извивалась всем телом, пытаясь освободиться от крёстного, под личиной которого скрывалось настоящее чудовище и жалкое ничтожество. Она плакала от полного осознания обречённости своего положения и беспомощности.
Но что-то всё равно заставляло Фьору бороться и мучительно размышлять над тем, как вырваться из рук крёстного. - Нет, Марино, пожалуйста, не надо! - выпалила Фьора на одном дыхании, чуть живая, от охватившего её ужаса, захлёбываясь слезами. - Мне страшно, я никогда не делала этого раньше, хотя мысль касательно тебя такая была... - ничуть не погнушалась Фьора этой лжи. - Со мной это впервые... - проговорила девочка прерывающимся от слёз голосом, напрягаясь всем своим телом, препятствуя вполне возможному надругательству над ним. - Всё когда-то надо делать впервые, - Марино властно поцеловал крестницу в её солёные от слёз губы. - Нельзя каждый день чуть прижигать себе руку свечой, думая таким способом подготовиться к аутодафе. В первый раз всегда бывает неприятно и даже немного больно, но потом ты научишься получать удовольствие, если доверишься... - шептал Марино охрипшим от страсти голосом. - Да, милый Марино, - с нежной, но фальшивой покорностью проговорила Фьора, - ты прав, я тебе верю... Ты же не причинишь мне боли? - спросила Фьора, приметив нож для заточки перьев, лежащий под развёрнутым свитком.
«Если бы только Марино не держал мне руки, тогда был бы шанс дотянуться до ножа и защититься от грязных приставаний подонка-крёстного!» - мгновенно созрел в голове Фьоры план. - А это уже будет зависеть от тебя. Если ты будешь послушна, то тебе будет почти не больно... - Марино шептал Фьоре на ухо эти слова, удерживая за руки и чуть прикусывая за мочку уха. Фьора лежала на столе безжизненной куклой, из которой словно вытряхнули все опилки.