— А ты крутая, Ковач! — непритворно восхитился Ермаков, и ей было лестно.
Они брели по серпантину, выдолбленному и утрамбованному бульдозерами, вниз, к каменистому берегу, где забытым кусочком лета валялся потрепанный пляжный зонт, где повисали на ветках и скорченных черных корягах клочья тумана.
Ника забыла, когда она гуляла так непринужденно, тараторя обо всем, что придет на ум.
— Я тебе уши насквозь прожужжала Японией этой, — сказала она. Рука лежала на локте Ермакова. Завершив круг, они выбирались из гигантской воронки. — Ты же журналист, так?
— Не так. Я программу веду на областном канале. Про паранормальные явления. И лучше тебе не знать, какой это бред. Водяные, эльфы, привидения, — он замолчал на миг, почесал шею. — Товарищ мой, он моих рыбок сейчас кормит… на НЛО помешан. Мечтает, чтобы его похитили марсиане. И этот еще самый вменяемый.
— Блин, интересно же!
— Бывает и интересно. Только существует опасность захождения шариков за ролики. Если долго вглядываться в бездну…
— А как ты в Варшавцево очутился? Тут эльфов вроде бы нет.
— Это еще вопрос. Но я не ради эльфов. Все куда поэтичнее. Я, будучи юношей бледным со взором горящим, вирши сочинял. И кое-кто мне это припомнил. В четверг в ДК поэтический фестиваль состоится, а меня пригласили быть председателем жюри.
«То есть ты холост», — мысленно заключила Ника. Женатый мужчина не попрется под Новый год в город Варшавцево слушать провинциальных поэтов.
— Я рада, что так вот совпало. А про сигареты признаешься? Очень любопытно.
Они вышли на Быкова. Окраина была, как и прежде, малолюдной. Хромал к магазину мужик в шапке Деда Мороза да столетняя бабка кормила у беседки котов.
— А давай так, — сказал Ермаков, — согласишься со мной поужинать, и я тебе все изложу. Но учти, ты решишь, что я тронулся.
— Интригуешь.
— Я транскрибирую это как «да».
— Да, но сегодня вечером я пообещала зайти к бабушке. А завтра в твоем распоряжении.
— Шикарно! И где у нас можно посидеть?
— Есть пиццерия в центре, — она загибала пальцы, — «Шоколадница» около вокзала. И суши-бар над супермаркетом.
— Суши-бар! — воскликнул Ермаков. — То, что доктор прописал.
— Ох, — страдальчески вздохнула Ника.
Они обменялись телефонными номерами.
— Андрей… — произнесла она, вперившись в бурый сугроб. — Чтобы между нами не было недопонимания. В Токио я танцевала стриптиз.
— Если ты не заметила, Ковач, — сказал он серьезно, — мне уже не четырнадцать лет. Я догадался.
— Никаких шуток про Деми Мур? — она заглянула в его глаза цвета разбавленного какао.
— Только про Диту фон Тиз, — пообещал он.
Придя домой, Ника не увидела в туалете никаких постеров.
7
Снаружи на карниз уселся голубь, и жесть задребезжала. Хитров вздрогнул.
«А, гадство!» — пробормотал он и вновь уставился в ноутбук.
На снимке пожилая женщина, задрав кофточку, демонстрировала голую спину, синяки и ссадины вдоль позвоночника.
«Гадство», — повторил Хитров.
Лариса подошла тихо, он не успел закрыть вкладку.
— Боже, — простонала она, — это…
«Жительницу Самары терроризирует полтергейст», — кричал заголовок над фотографией.
Хитров знал, о чем думает жена. О Юле, о ее нежной младенческой коже. О гадюках, что извивались в кроватке, но испарились, растаяли, когда Лариса завизжала. Картина стояла перед глазами Хитрова, тошнотворно-отчетливая. Вот супруга хватает Юлу, вот краснеет личико дочери, напуганной не змеями, а родительской реакцией. Слезы текут по пухлым щекам, и ручка, только что стискивавшая змеиное тело, ловит воздух.
Потрясенная Лариса гладит Юлу, и Хитров спрашивает чужим надтреснутым голосом:
— Ты видела?
Она видела. Хитров не съехал с катушек. В наволочках, на простынях, на ковре копошились гадюки. Треугольные головы, раздвоенные языки. Исчезли, словно кучки пыли, сметенные порывом ветра.
— Кто разговаривал? — спрашивает Лариса.
— Наша дочь, — отвечает Хитров.
«Белая лилия черной зимы», — звучит в ушах эхом. Фраза, сказанная их семимесячной дочерью. И выворачивающее наизнанку тарахтение хвоста-погремушки.
Они сбежали. В ту же ночь собрали вещи и переехали к его родителям. Утром он заскочил домой за одеждой Ларисы, но в детскую заходить не стал. Он боялся обнаружить змеиное гнездо, сотни шевелящихся чешуйчатых тварей. В замке принцессы, на тарелках игрушечных барабанов, на плюшевой шее великана-жирафа.
Уж лучше бы это был бородатый старичок-домовой.