«Боже, какая паршивая дичь», — мысленно содрогнулся Андрей. Стихов — своих стихов — он не узнал.
Из вежливости снял со стенда тощенький томик. Поэтический сборник «Тебе, природа, эти строки». На задней стороне обложки красовался Мельченко образца середины девяностых. Еще худее и вихрастее.
— Моя гордость! Вышла три года назад. Не стал вам отсылать по почте, хотел собственноручно вручить, с автографом!
Он порылся в карманах, и Андрея не удивили бы перо и чернильница. Но учитель достал обычную авторучку. Написал размашисто на титульном листе:
«Прекрасному поэту Ермакову от просто поэта А. Камертона. 26.12.16».
— Кроме нас с вами, в жюри будут чудесный поэт Феликс Коппер и наш уважаемый художественный руководитель Елена Сова! — он говорил так, словно поэт Коппер и худрук Сова в данную секунду выходили на сцену под дробь барабанов. — Между прочим, фестиваль закроет выступление группы «Церемония». Ваш друг Хитров играет в ней на ударных. Вы не встретили его внизу?
— Нет… Он в ДК?
— Где ему еще быть!
«Как много призраков в этом городе», — подумал Андрей.
— Спешите, мой юный друг! — позволил Мельченко. — Бегите, молодость любит бег!
Они обменялись комплиментами.
— До четверга, Артур Олегович.
«Может, я сам умер, — предположил Андрей по дороге к Хитрову, — скончался от тоски, а Варшавцево — это такой загробный мир?»
9
Пропавшую шестнадцать лет назад девушку звали Лиля Дереш. И было ей шестнадцать лет. На единственной зернистой фотографии — непримечательное худощавое лицо, светлые прямые волосы, пробор посредине. Тонкая линия губ, глаза утоплены в тени. Плохой снимок. Плохой город. Собачья жизнь.
Ушла перед Новым годом. Белый свитер, коричневая курточка. Телефон милиции 02.
Хитров потеребил серебряную серьгу в ухе. Напоминалка о юности, о посиделках на улице Быкова. Еще раз оглядел фото, но никакие потаенные струны не звякнули в душе. Имя, приметы… ничего особенного. Никакой связи с ним, четырнадцатилетним, с его квартирой, со змеями, которых он до потери сознания боялся в детстве.
Просто девочка. Просто стихотворение Платона. Он рыл не туда. И начинало казаться, что мамина идея вызвать церковную гвардию довольно здрава.
Хитров отодвинулся от старого лобастого монитора. В дверь постучали.
Он встал, лавируя между микшеров и колонок.
— Войдите.
На пороге появился Андрей Ермаков.
— Ага, — сказал Хитров после длинной паузы.
— Ага, — подтвердил Ермаков.
— Ну и как я пойму, что это действительно ты, а не один из клонов?
— Испытай меня. Могу спеть пару песен «Церемонии».
— Нет, — мрачно сказал Хитров, — песни «Церемонии» слишком известны и входят в обучающие инструкции инопланетных захватчиков. Ты помнишь, как называлась ленинская забегаловка до того, как стала «Теремом»?
— Вареничная «Карина», — без запинки выдал Ермаков.
— Верно, — хмыкнул Хитров. — А какого цвета был игровой автомат в вареничной «Карина»?
— У него не было цвета. Он был выше этого дерьма.
— И снова в точку. Что ж, ответь мне, что случалось, если игрок проигрывал?
— Автомат говорил фразу из «Операции Ы»: «Учись, студент». А если выигрывал, говорил голосом Шарикова: «Еще парочку».
— Ты не клон.
Они прикусили улыбки и обменялись рукопожатиями. Сдержанно, с непробиваемо серьезными гримасами.
— Ты постарел, — сказал Ермаков.
— А ты подряхлел.
— Просто заматерел.
— Задедушкарел.
Со стороны их диалог показался бы встречей пациентов двух дружественных психиатрических клиник.
— Какого лешего ты сюда приперся? — спросил Хитров, когда иссяк запас колкостей.
— Ты завидуешь, что меня позвали в жюри, а тебя нет.
— Поэзия для кисейных барышень. Мой юный друг! — Хитров пародировал Мельченко-Камертона. — Гений! Первая полоса в «Рудничке» твоя!
Ермаков рассмеялся.
— Дружище! Твою мать, дружище, столько лет!
— Ну, кто-то мог бы притащить ко мне свою жопу гораздо раньше.
— Виновен по всем статьям. Но, Толька! Дом, работа…
— Работа? Это твоя передача про лепреконов — работа?
Ермаков окинул взглядом тесный, но вполне уютный кабинет звукорежиссера.
— Не похоже, чтобы ты вкалывал на шахте.
— Что есть, то есть. А серьезно, зачем ты согласился сидеть в жюри? Скукотища же смертная.
Ермаков вздохнул.
— Я, Толька, с девушкой разошелся.