И хотя он никогда бы не вставил в магнитофонную деку ни одну из этих кассет, десять лет как обесценившихся, он ощутил обиду и раздражение. Он собирал их, он ездил за ними в область, перезаписывал, всегда бережно проматывал к началу. Не затем, чтобы их выпотрошила потусторонняя сволочь.
В нулевых в Варшавцево было много киосков с аудиопродукцией и большой магазин. Но продавалась там эстрада и шансон, сборники «Союз» и «Хиты осени». В лучшем случае — саундтреки к Балабановскому «Брату-2», избранные песни «ДДТ» и Цоя. Легче было найти окаменелости динозавра, чем редкий рок-альбом.
Но малочисленные варшавцевские поклонники рок-н-ролла умудрялись пополнять коллекцию. Ларьком около вокзала заведовал бородатый Коля Федорин. Он играл вместе с Ковачем в «Подворотне». Смерив юнцов-неофитов презрительным взглядом и недовольно поворчав, он доставал из-под прилавка толстенную книгу. Страницы скреплены степлером, и каждая запакована в пленку. Библия рок-гурмана, каталог ансамблей, чьи альбомы можно было заказать.
Мальчики водили по списку пальцами, представляли рай гигантским хранилищем кассет. Вынимай и слушай любую!
— Мне, пожалуйста, «Комбат» The Clash и вот эти два альбома Cramps, — просил Хитров, отсчитывая деньги. После мучительных внутренних дебатов Ермаков останавливал выбор на каком-нибудь бутлеге «Гражданской обороны».
— А где вы их берете? — спросил он как-то, и всемогущий Федорин сказал, что это не его ума дело.
— Приходите в пятницу, — раздраженно бурчал он в бороду. И в пятницу они получали заветные кассеты и мчались домой, счастливые. Еще были живы Джо Страммер из The Clash и Люкс Интериор из Cramps, и Егор Летов не разложился на плесень и липовый мед. И крутились в магнитофонах кассеты, чья судьба была предрешена свыше.
Андрей вынул из проушины навесной замок. Защелкнул его и попробовал заново расщелкнуть. Не вышло. Он нахмурился.
В его дом вторглись, его сундучок разорили. Пленка напоминала гору внутренностей и жалобно шуршала под ногами. Была причина злиться.
Он стоял посреди хаоса из пластмассы, разноцветного бумажного мусора и магнитной ленты. Он, человек, который два года вел «Мистические истории». Он бывал в домах, населенных свидетелями паранормальных явлений, женщинами и мужчинами, ошалевшими от водки, наркотиков и скуки. Он интервьюировал людей, готовых нести несусветную ахинею, лишь бы попасть в телевизор. Он разговаривал с матерью-одиночкой, ремнем лупившей свою трехлетнюю дочь до черных синяков, чтобы потом обвинить в насилии полтергейста. Он ездил через всю страну в забытый Богом поселок Степное, где одержимый дьяволом фургон якобы убил пять человек. И пока он вел репортажи на фоне графских поместий, Маша изменяла ему с лучшим другом.
Он знал, что сказала бы главный редактор «Мистических историй»:
— Я не сомневаюсь, что в твоей спальне живет привидение. Я верю и не в такую чушь. Но покажи мне выжженные на обоях пентаграммы, перевернувшиеся кресты, да хотя бы пятна экскрементов на унитазе, явно образующие демоническое лицо. Покажи, или выжги, переверни, насри сам. Нам нужна картинка, Андрей, зритель не будет смотреть на кучу старых битых кассет.
Он вспомнил одну из ранних передач. Выпуск, посвященный неодушевленным предметам, вставшим на криминальный путь. Вроде красного кинговского автомобиля, оживающей кровати из старого би-муви или куклы Чаки. Именно для этого выпуска они отсняли ржавый полукапотный фургон.
Съемки запали в душу еще и тем, что частично проходили здесь, в родном Варшавцево. Телевизионщики приехали опросить мрачного, очевидно, запойного шахтера. «Наш клиент», — говорила о таких редактор. Но рассказ мужчины, вопреки обыкновению, вызвал доверие. Первый раз за два сезона ведущего действительно пробрало.
Вкратце история звучала так: племянник шахтера Влад…
(…не был трусом. Он веселился на самой вершине чертова колеса, когда его родители в последний раз гуляли вместе. Его не испугал и жутковатый фильм про девочку, вылезающую из телика.
Нет, в детстве он просил маму не выключать в спальне свет и около месяца избегал собак — после того как цепная Найда укусила его за руку. Но только месяц. Страх ушел, оставив шрам на кисти. Страх темноты испарился, не оставив шрамов.
Влад повзрослел и в одиннадцать лет ничего не боялся.
До того дня, как мать привезла его к дяде Назару.
До того момента, как он увидел все эти пятна, сливающиеся в единый неясный рисунок.
— Нравится? — спросил Назар, перехватив взгляд племянника. — Я купил его в восьмидесятых, во время командировки в Ашхабад. Знаешь такой город?