Ох, если дядюшка Винсонт хоть наполовину в курсе, какой силой обладает королевский Инспектор, мне не миновать настойчивого сватовства. Ведь раз мне так не повезло с магией, исправить это упущение можно только удачным браком.
Пугающие мысли о грядущем замужестве пришлось разогнать, чтобы попрятались по углам и не отвлекали от работы. И вообще, что это Рикс в одиночестве копошится среди предметов искусства, я, быть может, тоже богемная леди и не прочь приобщиться к высокому.
– Пчхи! – громогласно выразила я своё мнение о бесценных картинах и способе их хранения. И добавила, восторгаясь по-полной, – Пчхи-пчхи-пхииии...
– Будьте здоровы, Ириада, – любезно пожелал высокородный лэр, остающийся джентльменом и сидя на корточках среди многолетней пыли и покореженных полотен Беркуччи. Вблизи шедевры выглядели печально – основательно потрепанные временем и кошачьими коготками, а кое-где на углах холстов я заприметила подозрительные желтые пятна. Мда, миллионами тут и не пахнет. Деньги, какими грязными бы они ни были, вообще не должны источать подобные ароматы.
***
К допросу мы приступили лишь спустя пару часов, основательно перебрав подкроватную картинную галерею. Часть полотен Рикс отложил для столичных реставраторов, часть после стольких лет неправильного хранения могла идти лишь на растопку камина – в дырявых холстах на гнилых подрамниках не угадывался не только сюжет, но и сам холст, обветшалый и растрепавшийся до ниток. Ни один, даже самый талантливый, специалист не сумел бы реанимировать бесценные в прошлом картины, если только не обладал даром обращать время вспять либо воскрешать давно и безнадежно умерших. Госпожа Тристр была только рада избавиться от творений старого друга семьи, не требуя в ответ ни денег, ни подарков. Но лично я сделала себе зарубку прислать к старушке одну из служанок, чтобы прибраться хотя бы по-минимуму – не дело всё-таки жить в таком запустении.
Без удобного спального ложа Инспектор престарелую даму, кстати, не оставил – начаровал вместо прежних опор массивные львиные лапы. Ознакомившиеся с обновками кошки оценили размер, сложили в своих маленьких ушастых головках полноценный образ новорожденного постельного монстра и начали глядеть на хозяйку с ярко выраженными уважением и страхом.
По ходу допроса нашу единственную и неповторимую свидетельницу я слушала через слово. Но даже эту заранее прореженную информацию приходилось фильтровать. Мне казалось, что госпожа Тристр пытается рассказать нам всё то, что происходило с ней едва ли не с момента рождения, упоминая об интересовавших нас соседях лишь постольку-поскольку.
– А в том году, помню, лето было засушливое. Так всю вишню соседскую воробьи обклевали! А парень этот, из дома напротив, бледный, аки смерть, всё в балахонах своих ходил – как на солнце не изжарился, ума не приложу. И всё Муську мою украсть пытался, живодер проклятый! Видать, на декокты свои пустить хотел! – стукнула старушка узловатым кулачком по подлокотнику, второй рукой молниеносно подхватывая с пола пробегавшую мимо кресла то ли Муську, то ли Чернышку, то ли Сюзанну... От обилия кошачьих кличек, которыми в процессе рассказа делилась престарелая дама, у меня пухла голова, но новые сведения, как и кошки на коленях хозяйки, только прибавлялись.
– Как соседа-то звали? – вздохнула я, прекрасно понимая, что образ паренька в черном вилами по воде писан. Вполне возможно, что юноша был самым обыкновенным, улыбчивым и загорелым, но в глазах старшего поколения магически преображался в злокозненного некромансера. Я запоздало пожалела, что город в свое время отказался от ежегодной переписи населения, довольствуясь добровольной регистрацией, которую проходил в лучшем случае каждый десятый. Некоторая бюрократия, оказывается, бывает полезной – с поголовной переписью вопроса о личности прежнего жителя дома, в котором обнаружили третье тело, не возникло бы. Увы, сослагательного наклонения не терпит даже законотворческий процесс – сейчас никто в здравом уме не признается, что ранее проживал в доме, оскверненном трупом и темной пентаграммой.