– Захотелось, – спрятав глаза, пробурчал де Мартинес.
– Ну так и выл бы себе тихонько, никто бы не услышал, тут же звукоизоляция.
– Тихонько не получается. Если уж выть, то по-полной, с душой.
– Научись себя контролировать – чай, не маленький, – пожурила, с удовлетворением наблюдая искоса за физиономией Инспектора.
Будучи выпускником академии, он не мог не знать внешних проявлений оборотничества. Альфредо же представлял собой ходячее пособие – тут и животный блеск глаз, и по-звериному ссутуленные плечи, и повышенная волосатость, граничащая с шерстяной порослью, и притягивающие взгляд острые когти. Ну и вой, ставший для южанина неискоренимой вредной привычкой, а для лэри де Мартинес – головной болью, как оградить соседей от необычных звуков. В итоге на подвал навесили с сотню заклинаний, а стены покрыли звукоизоляцией в десяток слоев, но волчья песня упорно обходила и магию, и инновационные заглушающие панели. Пришлось завести трех волкодавов для конспирации, но псы, как на зло, не отличались словоохотливостью и из-за соседства с оборотнем вели себя тихо-мирно, не высовывая носов из конуры. А в дни оборота и вовсе сидели в будках и тряслись, словно новомодные комнатные собачки.
– Он меня боится, – задумчиво потянул носом Фред, с прищуром глядя на Рикса. Я обернулась к столичному франту, скептически вздернув бровь и выражая одним лишь взглядом то, что думаю о трусоватых мужчинах в целом и испуганных ищейках в частности. Чувство собственного превосходства заполнило меня изнутри, надув от важности, как воздушный шарик.
– Не боюсь, а опасаюсь, – педантично уточнил Инспектор. – Как и любой нормальный человек. Даже ваша матушка держится поодаль. Это госпоже Олэв волноваться нечего – всё плохое, что может произойти в жизни, с ней уже приключилось, при рождении.
Едкая острота, больше напоминавшая грязное оскорбление, слетела с инспекторского языка и вонзилась в меня иглой, с хлопком сдув всю напускную важность. Я всегда знала, что отношение к Охотникам в обществе далеко от уважения, но нельзя же так! Неделю назад метка его восхищала и интриговала, а теперь, не почувствовав на себе действия моей силы, Рикс решил подспудно проверить охотничье терпение и самоконтроль? Поспорил с кем-то, что вернется из командировки с боевыми шрамами? А вот шиш ему – не буду кусаться! Хотя обидно, да. Может, и укушу напоследок, чтоб не нарывался впредь.
***
Из подвала Альфредо так и не решился выйти. Пришлось разговаривать в крохотной комнатке, являвшейся для де Мартинеса чем-то наподобие кабинета. Места хватило только мне да Инспектору – в неравной борьбе со столичной наглостью моя попа страдала от жесткого стула, когда как счастливая физиономия Рикса непрозрачно намекала на удобство широкого кожаного кресла. Лэри примостилась в стороне, почти на самом пороге, взволнованно комкая в руках рабочий фартук, и не вмешивалась в беседу, а основной подозреваемый облокотился на столешницу, нервно барабаня по лакированному дереву когтями.
– В чем меня обвиняют на этот раз? – вздохнул де Мартинес.
– Три ритуальных убийства гостей города, – сообщил Рикс. – Неужели не слышали?
– Не читаю газет, у типографской краски просто отвратительный запах, – брезгливо поморщился Фред. – И радио не слушаю – изоляционная магия фонит, не пропускает радиоволны. А матушка не любит волновать меня трагическими происшествиями.
– Оттого вы и предпочитаете поэзию прошлых веков, – кивнул Рикс на томик, отложенный на край стола. – Ведь романтичные вирши столь информативны и полезны в жизни!
– Вы пришли попенять мне литературные вкусы?
– Нет, хотелось уточнить ваше алиби.
– Не думаю, что вы поверите, но последние пять лет я безвылазно просидел в этом самом подвале. На цепи из собственной совести.
– Лучше бы цепь была железной, а то ваше алиби вилами по воде писано. Дверь открыта, слуг в доме по минимуму, а в окружающих особняк кустах может спрятаться целый отряд!
– Как это дверь открррыта?! – изумился Альфредо, резко перетекая в частичную трансформацию. Еще не волк, но уже не человек – в смоляной макушке забавно топорщились покрытые шерстью уши, черты лица заострились, а пышный хвост, невесть как выскочивший из-за пояса брюк, отбивал нестройный ритм по бокам оборотня.
– Фредди! – вскинулась лэри де Мартинес. Но Альфредо, потерявший добрую половину человечности, будто не слышал – рычал и фырчал, вымещая собственные эмоции на ни в чем не повинной столешнице. Когти без труда сдирали лак, царапая ценную породу древесины. Я мысленно подсчитывала, во сколько южному семейству обходится содержание перевертыша, и пришла к неутешительным выводам – один оборотень требовал больше средств, чем иная девица на выданье.