Однако генерал все не шел и не шел. Спичкина «на тумбочке» наконец сменил очередной дневальный, закончивший последние мероприятия по наведению чистоты, и ефрейтор подошел к окну, чтобы, полуспрятавшись за двухъярусной металлической койкой, наблюдать за ситуацией с безопасного третьего этажа. Машина генерала – черный баварец с тонированными стеклами – стояла вдалеке, возле столовой, за небольшим полем, на котором по субботам бойцы обычно вытряхивали покрывала. Если бы высокий гость приехал в такой день, он вдоволь надышался бы здоровыми, как жирные мухи, кусочками пыли. Но сегодня все было спокойно – улица пустовала, как после апокалипсиса.
Прошло пять минут, и Спичкин снова подошел к окну. Машина переместилась ближе, почти к самому козырьку. Однако над казармой по-прежнему висела полумертвая тишина. Весть о том, что генерал вошел в здание, распространилась бы мгновенно: командир роты, выскочив из канцелярии, устремился бы к входной двери; прапорщик, озираясь, двинулся бы в сторону кладовой, «проводить ревизию»; и, самое главное, с первого этажа слышались бы какие-то звуки – зычные или не очень, в зависимости от комплекции и характера генерала. Но в казарме царило спокойствие и умиротворение – затишье перед бурей, которая, однако, откладывалась. По лицу проходящего мимо старлея Спичкин понимал, сколь тягостно такое ожидание для офицеров. В то же время, расслабленные позы солдат явно указывали на ценность момента: хотя бы на несколько десятков минут они могли освободиться от неусыпного надзора командиров, полностью потонувших в страхе перед начальством…
Генерал так и не добрался до казармы. Поговаривали, что он даже не вошел в здание, а развернулся уже на улице, после того, как дежурный по части офицер не сумел четко и по уставу доложить об обстановке. Видимо, не решился подниматься в казармы, чтобы не расстраиваться еще больше. Что ж, все к лучшему – очередной день прошел, да еще и в тихой, спокойной обстановке. Генерал уехал. Служба продолжается.
23-27 января 2017 г.
13) Я и Дарвин
Чарльз Дарвин… Вокруг этого имени сломано немало копий. Кто-то считает его гением, сумевшим выразить витающую в воздухе идею, кто-то люто ненавидит за пренебрежительное отношение к человеческой природе. Кем был Дарвин для меня? Прежде всего, потрепанной темно-зеленой книгой с портретом серьезного человека, похожего на священника. Я разглядывал этот портрет, когда никого не было рядом, представляя, что в этом мире существуем только мы одни – я и Дарвин. Мы смотрели друг на друга и о чем-то думали, каждый о своем. Я думал о его седой широкой бороде (сколько времени и краски понадобится, чтобы соорудить такую же?) и его одиночестве (почему он живет на этой картинке один, всеми покинутый?). А о чем думал он? Загадка. Сначала я считал, что смогу увидеть его мысли, заглянув в книгу. Но внутри я нашел только непонятные витиеватые предложения.
Однажды дедушка застал меня за книгой – я в очередной раз внимательно разглядывал портрет моего друга Чарльза. «Деда, а о чем он думает?» – не выдержав неизвестности, спросил я. Иллюзия того, что мы с Дарвином одни, была разрушена навсегда. Зато взамен мне приоткрылась завеса тайны. Дед положил книгу на стол и поставил на нее маленькую вазочку с листочком папоротника. «Книга нам сейчас не понадобится, – сказал он. – Ты должен представить Дарвина сам, по моему рассказу. Тогда ты поймешь, о чем он думает на этом портрете». И дед рассказал мне о том, что много лет назад папоротники росли повсюду, и они были не такие, как этот, а огромные, высоченные. Сейчас же на улице с трудом можно отыскать даже маленького представителя этого чудесного класса растений. И я все понял – понял интуитивно, по-детски бесхитростно. И сразу спросил, как бы показывая свою догадливость: «А древние люди тоже были огромными?». «Нет, люди не такие древние, как папоротники», – улыбнувшись густыми усами, ответил дедушка. С тех пор Дарвин стал для меня не только потрепанной книгой и портретом на обложке. Я понял, кто он, мой добрый друг Чарльз, любитель папоротников.
31 января 2017 г.
14) Многоголосие
Мартин проснулся со странным чувством: что-то изменилось в нем самом или вокруг него. Первым делом бросившись к зеркалу, он убедился, что внешние признаки лица сохранили прежнюю структуру. Та же небрежная щетина, тухлые мешки под глазами и тоска во взгляде – все, что осталось от жены после резкого разрыва двухдневной давности. Высунувшись в окно, Мартин через силу улыбнулся: «Вот видишь, – сказал он себе, – жизнь продолжается». Вся улица была залита золотом. Вверху – яркое пятно солнца, большой раной зияющее на безмятежном небе. Внизу – сухие осенние листья.