Захрипев, тот рухнул на землю. Выхватив из-за его пояса кинжал, Скиф зажал его между ног и перерезал веревку, стягивавшую руки. Этой же веревкой он связал еще не пришедшего в себя Акила. Но ключа от замка цепи Скиф у охранника не обнаружил. Однако ему удалось дотянуться до автомата Акила как раз в тот момент, когда к пещере подошел возвращавшийся со свидания Мураб. Обеспокоенный отсутствием Акила, он вошел в пещеру и увидел направленный на него автомат и лежащего на полу связанного Акила.
— Подойди ко мне! — приказал Скиф.
Ошеломленный Мураб подошел. Скиф профессиональным ударом «отключил» и его. Обнаружив заветный ключ, он освободился от цепи, затем связал вместе обоих стражей, уложил их на циновки, обмотал их ноги цепью и, закрыв замок цепи ключом, повесил его обратно на пояс Мураба. Прихватив оба автомата и покидая пещеру, Скиф бросил напоследок:
— Ну вот, наконец-то и выспитесь… Сколько можно дремотой перебиваться.
Однако как ни спешил Скиф справиться с охранниками, время он все-таки упустил и, выйдя из пещеры, увидел приближавшихся стражей Гинду. Те его не заметили, и он решил вернуться и поискать другой выход из пещеры. Забрав по дороге у Акила факел, он отправился в путь по подземелью.
Через минуту ему пришлось остановиться: пещера расходилась на два тоннеля. Долго размышлять было некогда, и Скиф рискнул пойти по правому, более широкому коридору.
Не успел он сделать и нескольких шагов, как неожиданно провалился в какую-то яму. Сильно ударившись головой о камень и потеряв сознание, он покатился вниз…
…И оказался в том же самом мертвом городе, в котором его забрали в плен стражи Гинду.
Подивившись такому чуду, Скиф направился искать выход из городского лабиринта, однако вскоре обнаружил, что, куда бы он ни шел, ноги все равно приводили его на улицу, с которой он начал свое первое путешествие. Устремившись прочь от заколдованного места, мимо чайханы, мимо кофейни, мимо базара, он опять вышел на ту же улицу.
«Что за мистика? — подумал Скиф, вытирая выступивший на лбу пот. — То ли я кружу по городу, то ли сам город совершает круги вокруг меня…»
Он расстегнул ворот влажного камуфляжного комбинезона. Солнце пекло во всю мощь. Как и тогда, очень хотелось пить.
Не в силах терпеть, Скиф постучал в ворота какого-то дома и стал ждать. К его удивлению, ворота приоткрылись, и в образовавшуюся щель он увидел пожилую женщину в черном платье и белом платке.
— Апа! — заговорил Скиф на местном наречии. — Не дадите ли напиться усталому путнику?
Женщина, раздумывая, смотрела на него. Наконец, она пригласила его в дом:
— Будь гостем, путник! Отдохни перед тяжелой дорогой, которая тебе предстоит.
Скиф, заинтригованный ее словами, вошел в дом.
Женщина принесла кувшины с виноградным и кизиловым соками и, пока он пил, удалилась на кухню. Вскоре оттуда донесся вкусный запах рубленной на кусочки курицы, пожаренной с луком и овощами.
Через некоторое время женщина внесла блюдо с едой и поставила его перед гостем. Когда Скиф насытился и откинулся на мягкие подушки, женщина спросила его:
— Ты не встречал моего сына? Он исчез тысячу лет тому назад, когда Волшебный город был еще в расцвете…
Скиф не знал, что сказать, подумав, будто женщина безумна.
— Ты пришел издалека, — продолжала она. — Если не видел, то, может, слышал о нем?
— Не пришлось, апа! — мягко, как больному человеку, ответил Скиф.
— Ты и истории нашей не знаешь? — не отставала женщина.
— Нет, апа. А что это за история? — в свою очередь спросил он.
Сев рядом со Скифом на другую подушку, женщина начала:
— Мы не всегда жили так, как сейчас. Было время, когда наш Волшебный город знали в далеких странах — от долины Нила, где любая сухая палка, воткнутая в землю, распускается листвою и цветами, пурпурными и лиловыми, и до верховий Ганга, где люди ездят на гигантских слонах с длинными хоботами вместо носа; от бескрайних южных степей, где голые женщины ездят верхом на конях, до Севера, где люди ходят в шкурах животных, и дальше — до самого края земли. В те незапамятные времена и написал о нем великий историк: «Кто не видел Волшебного города, тот не видел мира, ибо земля его — золото, а сады его — диво, женщины его — гурии, а дома в нем — дворцы, воздух же там такой ароматный, что его благоухание превосходит сладость мирры. Там никогда не бывает зимы, круглый год там царит весна, цветут розы, гиацинты и жасмин…»
Я сама, о чужеземец, — продолжала женщина, — была в те времена совсем не в том положении, в каком ты видишь меня сейчас. По происхождению я — дочь царя амалекитян, того, кто справедливо правил этой землей, и владела я тем, чем не владел никто из здешних владык, и была я справедлива при приговоре, и творила суд правый среди людей, и одаряла, и не брала сверх того, что мне причиталось по сану и положению моему. Долгое время я жила радостной и приятной жизнью, я отпускала на волю невольниц и рабов, я затмевала красотой других дев на радость отцу моему. Когда же отец совсем состарился, мне пришлось выйти замуж, и родила я сына, прекрасней которого не было и уже не будет никогда в подлунном мире.