Только что купленный дом Никия выходил на главную улицу. Пышные фронтоны, тяжеловесные кариатиды, корзины вычурных коринфских колонн, с плодами и листвой, кричали о внезапном богатстве. Поймав иронический взгляд Филиппа, Никий виновато улыбнулся:
— Мы простые люди, но я заплатил зодчему немалые деньги.
— Тебе нравится, твоя супруга и мать довольны — значит, это прекрасный дом.
— Ты все шутишь.
Мысль, что маленький скиф стал вельможей, никак не укладывалась в кудрявой голове Никия. Филипп жалел добряка брата за его недалекость. Был безупречно вежлив с обеими женщинами, ласков с детьми и щедр с рабами. В домашние дела не вникал.
Многоплеменный город жил своею жизнью, и эта жизнь привлекала Филиппа. Здесь не было резкого деления на благородных эллинов и презренных варваров. В Пантикапее не только греки похищали скифских женщин, но и разбогатевшие скифы женились на гречанках и перенимали их обычаи. На улицах расшитые кафтаны кочевников мешались с разноцветными плащами эллинов и алыми одеждами финикийских мореходов, мелькали стройные фигуры аспургиан Кавказа.
Сюда сгоняли стада из скифских степей, свозили изделия кавказских кузнецов и ольвийских керамиков. Нимфей и Тиритака, приморские города Босфорского царства, слали в Пантикапей вяленую рыбу, завозили римские и греческие товары. Филипп заметил, что на базарах Пантикапея изделия римских провинций продавались хотя с убытком, но дешевле понтийских. Купцы не оставались в накладе. Рим вознаграждал своих друзей.
В книжных лавках спрашивали латинские рукописи — он любовно-приключенческих рассказов до всевозможных справочников.
На дворцовой сцене ставили пьесы Плавта. В городском театре шла ателлана[36]. Острая и непристойная, она пользовалась шумным успехом.
Махар принял посла царя Понта в саду своего дворца-крепости. В коротком плаще, препоясанный мечом, он быстро ходил по дорожке между покрасневших от осенних холодов тисовых деревьев. Придворные едва поспевали за ним.
Сын от старшей нелюбимой жены, дочери царька местной династии, свергнутой Митридатом Евпатором, совсем не походил на эллина. Ширококостный, скуластый и узкоглазый, Махар являл собою законченный тип боспорца. Мягкая курчавая бородка и темные каштановые кудри лишь слегка смягчали его азиатский облик.
— Ты был у скифов? Как же тебя приняла Ракса? — загадочно усмехаясь, спросил царевич.
В глубине сада показался Бупал. Махар радостно приветствовал его и еще издали закричал:
— Что привез? Вино с Родоса, девушек из Аламеи? Хороши?
— Сирийки не старше пятнадцати лет. Государь, я умолчал о берберийских конях и парфянских беркутах, обученных для охоты на дикого зверя.
Глаза Махара загорелись.
— Покажешь мне. Идем! Может быть, и ты разделишь нашу трапезу? — с прежней загадочной усмешкой обратился он к Филиппу.
За столом он много пил и крепкими белыми зубами смачно разгрызал кости. Разговор вскоре принял вольный оттенок. Чтоб потешить царевича, сотрапезники — их было пять, кроме Филиппа, все молодые, острые на язык — высмеивали себя и своих возлюбленных. Махар раскатисто смеялся.
— А вот наш гость что-то помалкивает, — кольнул он взглядом Филиппа. — Я слышал, мой отец тебя так любит, что не брезгует хлебать из одной чаши?
Филипп поморщился и ничего не ответил.
— Он прав, ему лучше помолчать, — неожиданно вмешался Бупал, — но я могу рассказать о всех победах Филиппа Агенорида. Едва он снял детское платьице, как попал на войну. Пока его сверстники гибли на поле брани, он развлекал Армелая. Старый дурень совсем потерял голову и ради смазливого сына Тамор ограбил родных детей. Потом…
Филипп выплеснул недопитое вино на стол.
— Жалкий торгаш! И ты, битый камнями, пытаешься оскорбить меня? — Он взглянул на Махара. — Не о себе беспокоюсь, царевич, но… кто непочтителен к послу, тот оскорбляет пославшего его… — порывисто встал и вышел.
— Ступай, пожалуйся моей прекрасной мачехе, — крикнул вслед пьяный Махар. — И отцу. Его, я слышал, уже поколотил Лукулл.
Часть четвертая Храм Великой Матери
Глава первая Битва