— Государь, я не сравниваю женщин с плодами…
— Врешь! Воровал бы запрещенное, воровал! Но не будем огорчать бедняжку. Она славная девочка, преданная, любящая, храбрая. Таким сыном я б гордился. Не будем огорчать ее. Скажем: на пиру… что бы я мог делать на пиру, а, как ты думаешь?
— Не знаю, государь.
— Хм… Скажем — я беседовал с Артаксерксом. Нет, не годится. Где Артаксеркс, там любовные истории. Лучше так: весь пир просидел с Фраатом и толковал о парфянской охоте…
III
Из года в год, как только тяжелым золотым цветом покрывается лавр, самниты избирают мальчика-весну, самого смелого, самого достойного и самого прекрасного. Царем этой весны нарекли Мамерка, единственного сына Бориация.
Распевая древние гимны, юноши и девушки Самниума толпой ходили из деревушки в деревушку, из селения в селение и громкими кличами призывали к веселью и весенним трудам.
Старики улыбками провожали их шествие. За молодыми, убранными цветами и лентами, разодетыми в праздничные одежды, двигался отряд мужей в темных, иссеченных вражьими мечами доспехах.
Три девушки, подойдя к Мамерку, взяли у юноши меч и, обвив гирляндой цветов, снова вложили в его руки.
С плясками и пением шли славящие весну от деревни к деревне, и везде к ним присоединялись новые группы молодых воинов. Рядом с ними шли их невесты — самнитки. Солнце уже клонилось к закату, когда в ложбине забелели дома Корфиния. В центре города, на скале, возвышался храм Марса-Мстителя, верховного божества Самниума. Уже виднелись городские стены, слышалась перекличка часовых…
Сменившийся отряд римской стражи маршировал по дороге к своему лагерю. Впереди, размахивая руками, шел центурион.
— Самнитский Марс, — насмешливо сплюнул он в сторону Мамерка.
— Вот дурачье, — поддержал его другой квирит. — Обрядят мальчишку и воображают: бог в него вселился!
— Как бы не так! — дополнил пожилой легионер. — Боги не без ума, знают, кому помочь. Чтоб Марс помог быкам? Да никогда! Наш римский Марс Квирин всегда скрутит шею их Марсу-Мстителю.
— Эй вы! — Центурион поддел копьем венок из рук девушки. — Отдайте цветочки моим легионерам. Они вас приласкают.
Арна рванулась вперед.
— Не смей!
От неожиданного толчка центурион сел в пыль.
— Бунтовщица! — Худенький новобранец кинулся на выручку своего начальника.
— Забыли, подлые быки, Кавдинскую дорогу! Мало ваших там распяли! — Пожилой легионер рванул ленты с Мамерка. — Сбрасывай тряпье!
Самниты, выхватив мечи, оттеснили легионера.
— Быки! Еще драться! — Поднявшийся с земли центурион метнул копье.
Мамерк вскрикнул и, пронзенный, упал навзничь. Его друзья ринулись на убийц. Те растерялись. Первым почти надвое был рассечен центурион. Мстя за невинную кровь и святотатство, воины Самниума били и кололи квиритов.
Тело Мамерка на скрещенных копьях понесли к храму. Навстречу выбегали простоволосые женщины и, царапая лицо, голосили по убитому. Мужчины застегивали доспехи и на ходу отдавали распоряжения домашним.
В храме стояли затаив дыхание.
Бориаций безмолвно поднял голову сына. Долго смотрел в лицо, поправил упавшую на лоб вьющуюся прядку, прикоснулся к ней губами и так же безмолвно отошел от мертвого.
— Самниты! — Голос Бориация оборвался. Он взмахнул мечом, точно разрубая невидимое препятствие. — Отныне мы не союзники Рима. Будь проклят брат-квирит, убивший брата-италика!
IV
Царская ставка кипела. Все новые и новые вооруженные полчища стекались под знамена Митридата.
Первым привел свои войска Артаксеркс, царь Персиды, тридцатипятилетний, холеный, начинающий полнеть эпикуреец. Он примкнул к союзу только потому, что все восточные цари, которых он знал лично и почитал, встали под знамена Тиграна Великого и Митридата-Солнца. Артаксеркс раскинул свои шатры рядом с понтийцами. Его воины в бирюзовых, расшитых золотом одеяниях целыми днями точили мечи и чистили доспехи. По вечерам играли в кости, пили слабое сладкое вино и слагали за чашей четверостишия о соловьях и розе. Филипп охотно посещал их. Персы были учтивы и гостеприимны.
За персидским станом покрыли землю бесчисленные кибитки парфов — гибкие подвижные кочевники в черных войлочных колпаках, с ниспадающими до пят узорными покрывалами, в цветных сафьяновых сапожках на высоких каблуках с утра до вечера суетились вокруг своих подвижных жилищ.