— Войска Тиграна! — Митридат остановил коня. — Теперь видишь?
Он поднял голову Гипсикратии.
— Мертва!
Филипп приложил клинок к ее губам. Лезвие замутилось.
— Она жива, государь.
Он уже различал вдали армянских всадников. Впереди скакал высокий стройный витязь в сияющих позолотой доспехах.
— Дедушка, не вини меня! — Артаваз ударил себя по доспехам. — Мать и я умоляли отца, но он все медлил. Сколько слез пролила мать! Отец признался ей, что колеблется. Тогда я сказал: или ты поможешь деду, или я тебе не сын! И он снарядил это воинство. Мы спешили, но… то недостаточное снаряжение, то песчаная буря…
— Тигран рассчитал плохо: и мне не помог, и с Римом в мире не остался — по нашим пятам Лукулл идет на Армению… — Митридат нахмурился.
Глава вторая Плен
I
Гостеприимство армянского царя походило на плен. Горный замок, предоставленный Тиграном тестю, день и ночь охранялся воинами.
Филипп уныло обводил взглядом красные нагие холмы, обрывистые скалы, темнеющие между ними расщелины, по дну которых с грохотом, ворочая камни, неслись бурные потоки. Дальше и выше — опять горы, отвесные, в ледяных сверкающих ожерельях. Еще выше — голубоватые снежные вершины. Чистое небо пронизано слепящей бирюзой, воздух разрежен и так тяжел, что захватывает дыхание. И им придется зимовать в этой каменной пустыне!
Филипп качал головой. Он вспомнил последнюю встречу с царем Армении.
Провожая тестя, Тигран удивился: зачем царь Понта берет с собой слугу? Он покосился на Филиппа.
— Разве мои слуги не сумеют угодить Солнцу?
— Мой верховный стратег сановник, а не слуга! — возразил Митридат.
Тигран попытался настаивать на своем, но старый царь так сверкнул глазами, что его зять лишь позволил выразить сомнение — стоит ли везти в горы курджумы с драгоценностями? Сокровищница дворца к услугам Солнца.
— Драгоценности мы возьмем с собой! — Гипсикратия, обнажив меч, встала у курджумов. — К ним подойдут только через мой труп.
И вот драгоценности с ними, а в замке — ни слуг, ни соседей, завывают сквозняки, холодный, нежилой воздух…
Гипсикратия сама топит очаг. В первый день дым повалил назад. Послышались писк и возня. Обгоревшие летучие мыши посыпались из трубы.
А стража устроилась в домике у ворот. Там ярко пылает огонь и вкусно пахнет пловом. Армяне подчеркнуто не понимают ни по-гречески, ни по-персидски. Прислушиваются лишь к скифским проклятиям Митридата — что нужно старому царю? Неужели ему мало того, что в крепости есть… бадья у колодца, хворост у замковых конюшен, при нем верные слуги, — ведь он не пожелал других, почему же он теперь недоволен?
II
Сурова зима в Армении. Снеговая линия спустилась так низко, что не только горы, но и холмы покрылись белой хрусткой коркой. Во дворе снег днем подтаивает, но к вечеру лед снова сковывает лужи. В ненастье туманы и облака ползут по земле и плотной пеленой обволакивают замок. Ночью мороз усиливается. Лунные полосы падают на плиты пола.
То исчезая во мраке, то вновь вырастая, мелькает высокая, все еще прямая фигура Митридата. Полы одежды развеваются от быстрой ходьбы. Дойдя до угла, он резко поворачивает и вновь мечется по пустому замку.
Вихри мыслей проносятся в его голове. Далекие видения встают перед старым царем.
Маленьким грязным оборванцем бредет он за овечьим стадом. Горячий песок жжет ноги. Там и сям на караванных путях, точно потревоженные духи, вздымаются пыльные смерчи. Кружатся, сталкиваются и испуганно мчатся друг от друга.
Эта горячая безудержная пляска будила в мальчике нелепые, недобрые чувства. Почему он, светлоликий царевич, изгнан матерью? За что она возненавидела его? Возненавидела?!
Поздно вечером, припав вместе с ягнятами к теплому овечьему вымени, маленький Митридат вспоминал ласковые руки матери. Они нежно гладили, прижимали к груди его голову, и мальчик осторожно касался губами золотисто-смуглой ложбинки, выглядывавшей из раздвинувшихся складок пеплоса, жадно вдыхал знакомый аромат розового масла… Смерть отца отняла у него это счастье.
Возле матери появился угрюмый, требующий к себе почтения человек, — и маленькому царевичу только изредка стали разрешать переступать порог ее опочивальни. Он входил, пугливо кланяясь, и сразу же останавливался, наткнувшись на злобный взгляд отчима. А в глазах матери застыло выражение страха и покорности. Она отшатнулась от него, как шарахаются друг от друга эти пыльные крутени, порожденные пустыней. Измена! Измена! Мать изменила ему!..