— Я хочу горячего молока, — как-то под вечер уронил Митридат. — Козье молоко с красным перцем исцелило бы меня…
Гипсикратия исчезла.
Наутро метель усилилась. Часовые запрятались в свои сторожки. Ветер крутил белые столбы, сплошной стеной мел снег, свистел в трубе и рвался в двери. Филипп заткнул бойницы ковровыми подушками, но колючий холод проникал сквозь какие-то другие щели. Митридат стонал в своей опочивальне.
— Гипсикратия! Где Гипсикратия?
Филипп неслышно появился у его ложа.
— Государь…
Митридат скривил запекшиеся губы.
— Ушла! Я догадался… Что ей делать с трупом побежденного старика? Сокровища унесла? Пусть… Лучше ей, чем Тиграну.
Он закашлялся.
— Горячего б молока… все прошло бы…
К вечеру ветер стих. Гипсикратии все не было. Царь больше не спрашивал. На дворе стояла тишина. Снег валил большими хлопьями. Филипп вышел на крыльцо, и ему показалось, что за снежной стеной кто-то прячется. Она? Нет, выступ бойницы… Постояв несколько минут, он вернулся в замок.
Царь не шевелился. Филипп поставил перед ним еду. Митридат с грустной иронией взглянул на пригоревшие лепешки.
— Без нее даже хлеба нам не испечь. — И вдруг, сбрасывая покрывала, приподнялся на локти. Внизу в темноте стукнула дверь. Филипп с факелом сбежал по лестнице. Вся мокрая от снега, прижимая руки к груди, ему навстречу шла Гипсикратия.
— Возьми! — Она распахнула одежду.
Филипп осторожно взял из ее озябших рук плоский кувшин, тщательно завернутый в обрывки шерстяного покрывала.
— Отнеси ему, я переоденусь!
Митридата Филипп увидел в том же положении.
— Она пришла? Она… — Он с изумлением глядел на налитое в чашу еще тепловатое козье молоко и не верил своим глазам. — В такую бурю… — благоговейно шептал он. — В такую бурю!..
Гипсикратия уже в сухой одежде подошла к очагу. Она никак не могла согреться и вся дрожала.
— Я думал, что ты не вернешься ко мне, — склоняя голову и пряча от нее глаза, виновато уронил Митридат.
— Я сама не надеялась, — серьезно ответила Гипсикратия, — снежная буря так крутила, что я скатилась с перевала. Хорошо, что упала в сугроб. Я дважды сбивалась с дороги.
— Как же тебя пропустили стражники? — удивился Филипп.
— Я перелезла через стену. — Она сняла закипевшее, розовое от перца молоко и тихо добавила: — Ты должен исцелиться, государь.
— Выпей со мной, — Митридат протянул ей чашу.
Гипсикратия отвернулась, судорожно сглатывая.
— Я не выношу запаха…
— Может быть, ты хочешь? — Чаша поплыла в другую сторону.
Филипп деликатно отказался. Гипсикратия с благодарностью взглянула на него.
Митридат пил маленькими глотками, растягивая наслаждение, и до капли осушил чашу. Его глаза искрились от удовольствия.
— Теперь я буду жить! У меня отлегло в груди. Девочка, ты стоишь Армелая!
Гипсикратия улыбнулась. А Филипп невольно подумал: «Она стоит и тебя и меня, государь!»
Неся стражу, он всю ночь слышал глухой кашель Гипсикратии.
VI
Бурей рукоплесканий и криками восторга встретил народ стихи о Вахтанге. Последние строфы были подхвачены всем театром.
Актер Порсена, могучий и величественный, отвечая на овации, долго не сходил со сцены.
Легат Рима возмущенно поднялся в орхестре: зачем великий царь затащил его в этот балаган?! Разве нет благопристойных пьес: «Верный слуга», «Покорный галл» или, на худой конец, безобидных греческих или римских комедий? Была обещана трагедия о победе над персами. Он думал, что речь пойдет о победе Рима, а угостили его какой-то непристойностью! Эмилий Мунд метал гневные взгляды на окружающих.
— Это правда, это правда, благородный Эмилий, — сразу же согласился перепуганный Тигран, — к чему было вытаскивать на сцену эту столетнюю дребедень?