Филипп добродушно подшучивал над ним:
— Завидую не тебе, а Геро…
IV
В последние дни Филипп все реже и реже бывал дома. Он, начальник дворцовой стражи, должен был следить за порядком в городе: дома и улицы осажденной столицы как бы продолжали дворцовые караульные укрытия.
Мучительней всего для Филиппа было посещение базаров. Он боялся столкновения с купцами. Каждую минуту его могли ожидать упреки за снисхождение к Никию: чужих преследует, а свой наживается. Почему он не заглянет в лавку брата?
Царские скифы мерным шагом объезжали базарную площадь. К Филиппу подходили обиженные люди. Женщины цеплялись за стремя, целовали сандалии и просили помощи. Их мужья бьются на городских стенах за Митридата-Солнце, а дома — голодные дети. Купцы прячут муку. Даже за горстью ячменных зерен надо стоять с полночи. И за все требуют золота. Купцы стали жестокими и не жалеют бедного люда…
— Я распоряжусь, — бормотал Филипп. А чем и как он мог распорядиться? Он снимал с похудевших пальцев кольца и отдавал просителям. Опустошил пояс, сорвал золото и украшения с одежд, но нищета и горе вокруг него не уменьшились.
А вот и лавка Никия. Здесь толпа еще большая. Двое мускулистых рабов отгоняют женщин от прилавка.
— Люди добрые! — доносится хриплый, усталый голос брата. — Сегодня больше не торгую: вторые сутки без сна. Пощадите… — И вдруг голос поднимается до крика: — На что мне эти медяки? Отойдите! Завтра буду продавать только за нечеканное золото.
Персей в подтверждение слов отца размахивает над толпой безменом:
— Уходите!
«Юный поклонник Аристогитона, враг тиранов!» — с горькой усмешкой подумал Филипп.
Маленькая девочка проскользнула под ногами Персея к прилавку.
— Дай! — Она протянула два медяка и латаный мешочек для муки.
— Отпустить тебе? — Никий на минуту задумался.
— И мне, и мне!
Началась давка. Девочку смяли. Филипп соскочил с коня в ринулся в толпу.
— Отпускай всем подряд! — крикнул он, поднимая над головой ребенка.
— За медяки?
— Без медяков…
Скифы оттолкнули дюжих рабов и начали пропускать народ. Филипп стал у прилавка.
— Отпускай!
— Без денег?!
— Да! Оставь несколько мешков для семьи, остальным поделишься с народом.
— Тиран! Варвар! — взвизгнул Персей. — Ты это еще запомнишь!
— Я и мои воины не слышали, что кричал этот глупый ребенок, — проговорил Филипп, выразительно взглянув на брата.
Никий с отчаянной суетливостью набросился на сына и вытолкал его из лавки.
По всему городу пронеслась весть о подвигах Филиппа Агенорида. Купцы кляли бешеного скифа, беднота прославляла его имя. А он был грустен: ему нужен был хлеб для воюющего города, а не худая или добрая слава.
V
К осажденному Пантикапею Фарнак стянул катапульты, сложные деревянные сооружения с подъемными клетками для воинов, тараны с ударными, окованными железом бревнами, метательные машины, целые горы бочек с горючей смесью.
Но со штурмом столицы не спешил. Он решил взять Пантикапей измором.
Старый царь, как подбитый ястреб, согбенный, с трясущейся головой, следил со стен Акрополя за действиями мятежников. Он сам руководил обороной и по нескольку раз, днем и ночью, объезжал предкрепостные укрепления, проверял бдительность и боевую готовность своих воинов.
После смерти Гипсикратии старик ел только из рук начальника своей стражи: он не может умереть, не покарав предателя-сына. Уже второго сына — и второго предателя. Продержаться до весны — зимы в Тавриде не так суровы, и провианта, если прижать как следует купцов, хватит, — а там нахлынут варвары Севера, и старый кочевник еще покажет себя. Отняли Гипсикратню, погубили Артаваза, но растет Динамия. Ради нее он скрестит оружие с любым врагом!
Царь ревниво следил за каждым шагом своей любимицы. Крупная, с крепким, полным тельцем и круглым здоровым личиком, девочка одновременно напоминала и отца и деда. Она одна своим щебетом и резвостью разгоняла уныние старого Понтийца.
Весь гарем Митридата еще до начала отступления на Тавриду был перевезен из Синопы в Пантикапей. Триста две наложницы с детьми, внуками и рабынями обитали во внутренних покоях дворца.
Митридат в последнее время не заходил туда и не пускал Динамию.
— Кроме сплетен, лицемерия и лжи, ребенок там ничему не научится. — повторял царь и тяжело вздыхал: — Нет наследника. Эта еще мала, а мой мальчик был храбр…