По ночам вернувшиеся из походов воины шумно пировали.
Филиппу такая жизнь казалась странной, но он не осуждал ее — гордые, смелые люди, они живут по законам своих предков; ему ли, не державшему в руках боевого меча, поучать их? Он был недоволен собой и не мог понять причины этого недовольства. Иренион? Ну да, конечно, Иренион, он влюблен, он тоскует по ней… Верный указаниям Агенора, Ираклий не спешил с распродажей товаров. О скором отъезде не приходилось и думать. Юноша становился мрачным и раздражительным.
Ракса заметила его тоску и как-то вечером, робкая, с опущенными глазами, приблизилась к нему и пригласила проехаться к заливу — там, на прибрежном вереске, они всю ночь будут пасти коней. К ее радости, Филипп ожил и сразу же согласился.
Степь, залитая призрачным светом луны, подступала к самому морю. Вода придавала лунному отражению ясный, необычайно чистый оттенок. Казалось, огромное серебряное блюдо брошено в море, плывет, плещется, никак не утонет. Ракса кончила купать коней и прилегла на песок.
— Ты устал? — заботливо спросила она.
— Нет.
Юноше не хотелось разговаривать. Мерный ритм волн, запах степи, свет бледнеющей луны навевали мечтательность… «Да, нас разлучили. Но она могла бы полюбить меня, могла…» — шептал он про себя.
— О чем ты думаешь? — Ракса поднялась на локти, тревожно заглянула ему в лицо. — О ней? — И вдруг, будто решившись на что-то отчаянное, порывисто обняла юношу, прильнула ртом к его губам и, оторвавшись от них, жарко прошептала: — Не надо о ней думать…
* * *На заре стало холодно. Море, розовое и дымное, молчало. Ракса еще спала. Филипп осторожно вытащил из-под ее головы затекшую руку. Он с жалостью рассматривал круглое, разрумянившееся лицо скифской царевны. Зачем она не Иренион?
Почувствовав взгляд любимого, девушка открыла зеленоватые глаза и потянулась к нему. Филипп вскочил, помог ей встать. Взявшись за руки, они пошли к лошадям.
В утренней дымке появился силуэт скачущего всадника. Он быстро приближался… «Ираклий!» — удивился юноша. А тот закричал еще издали:
— Господин! Хозяин прислал гонца. Тебе спешно ехать домой.
— Домой? — Филипп подскочил на месте. — Ираклий, я подарю тебе что хочешь! — И бросился к коню.
Уже в седле он оглянулся. Ракса стояла неподвижно. В руке ее безжизненно свисала уздечка. «О боги, — снова подумал Филипп, — почему она не она?»
…Тамор вспомнила о Филиппе. В дом Агенора из Синопы, столицы Понтийского царства, прибыл гонец. Его госпожа послала за сыном. Муж госпожи, благородный Люций Аттий Лабиен, — отпрыск старинного славного римского рода. Он находится сейчас в изгнании, но сохранил все свои сокровища и пользуется большим почетом у Митридата-Солнца, царя Понта. Благородный Люций любит свою супругу больше жизни и ни и чем ей не отказывает. Госпожа тоскует по ребенку. Ее супруг купил и снарядил быстроходную бирему, чтобы привезти малютку к его матери. Гонец изогнулся в почтительном поклоне: он надеется, что Агенор не враг своему сыну…
— Нет, нет, что ты, добрый человек, — поспешно отозвался купец — мальчуган немного прихворнул. Я отправил его подышать степным воздухом к отцу госпожи, к его родному деду. Я конечно, отпущу его к твоей благородной госпоже!
Никий первым обнял брата, встретив его еще на улице. За Никием, забыв накинуть покрывало, как пристойно благородной эллинке, выбежала Клеомена.
— Ненаглядный мой! — закричала она. — Мать вспомнила о тебе, но ты не забывай и обо мне: я всегда, всегда тебя любила!..
Глава вторая Аридем
I
Спальня рабов — низкая, с двойными нарами. В закопченных каменных корытцах — языки пламени, желтые, окруженные кольцами, поминутно вздрагивают, мечутся от людского дыхания и испарений.
На верхних нарах, пристроившись у самого светильника, молодой пергамец, осторожно расправляя рваные края папируса, с трудом разбирает какие-то стертые письмена.
А внизу, у каменного столба, врытого в землю, рабы играют в кости.
Весельчак Ир, уютно расположившись у очага, пищит на маленькой глиняной свирели.
Никто не заметил, как в спальню вошел Кадм. Он степенно шагал между нарами и бормотал:
— Кир и Адис — вчера чистили, Абель и Балдар позавчера чистили… — Его взгляд остановился на читающем: — Аридем! Эй, Аридем!