Друг усопшего Эномай стоял у изголовья, уставившись неподвижным взглядом в восковое лицо мертвого.
Аридем подошел к столу.
— Надо приготовить топливо для костра, — тихо сказал ему Эномай. — Ты бы поговорил с эфиопами. Пусть разрешат сходить за хворостом. Ночь лунная, не сбежим.
Начальник стражи не стал слушать Аридема.
— Подох мятежный раб, государственный преступник! Нечего устраивать комедии, — и, щелкнув бичом перед самым лицом дерзкого, эфиоп направился посмотреть на покойника.
Увидев столпившихся у стола рабов, грозно крикнул:
— По местам!
Но никто не шелохнулся.
— Дай нам хворосту! — тихо, со спокойной решимостью отчеканил Аридем. — Если боишься отпустить в лес, дай старых досок, что лежат за сараем.
— Разойдись! — гаркнул эфиоп. — Дохлятину — собакам!
— Что?! — взвыл Гарм. — При жизни мы падаль, но мертвый равен царям!
— Умер, значит, свободен! — истерически завопил всегда молчавший щуплый сириец. — Наша свобода в смерти. Умрем все!
Эфиоп попятился. Взмахнул бичом, но каменоломы стояли плотной стеной. Ни один не дрогнул, никто не отступил.
Эфиоп пронзительно свистнул. Вбежали надсмотрщики, с трудом удерживая на постромках рвущихся вперед псов. Рабы метнулись в сторону. Аридем остался у стола. Двое эфиопов боком приблизились к трупу Андриса. Вот один из них уже протянул руку — в тот же миг Аридем высоко взметнул цепи… Эфиоп упал с размозженной головой.
Пергамец рванул кандалы, и подпиленное железо распалось. Каменоломы, хватая доски с нар, кинулись к нему на выручку.
Стражники спустили собак. Рабы боролись молча, раздирали псам пасти, душили, били кандалами, хватали эфиопов за ноги.
Аридем схватился с начальником стражи. Дюжий эфиоп умелыми ударами загнал противника в угол. Аридем, изловчившись, ударил врага в подбородок носком правой ноги. Тот рухнул. Гарм, подскочив, выхватил из-за пояса эфиопа топорик и отсек ему голову.
Стража бежала. Уцелевший пес лизал кровь и выл над трупами своих бывших хозяев.
На дворе пылал гигантский костер. Каменоломы бережно сносили тела павших товарищей.
— Пламя, извечное, светлое и чистое, смоет рабьи клейма с погибших храбрецов, — сказал Эномай.
Оставшиеся в живых рабы сбивали кандалы.
Аридем воздел руки к восходящему солнцу:
— Слава Гелиосу!
Он обернулся к столпившимся вокруг него людям:
— На молитвы нет времени. Вы свободны. Сбежавшие эфиопы скоро приведут легионеров. Кто со мною — в лес!
Аридем спрыгнул с возвышения. Гарм и бородатый фракиец Скилакс, разломав склад, раздавали будущим гелиотам кирки и топоры.
Черной цепочкой потянулись на рассвете воины Аристоника Третьего — Пергамца к лесу.
Не последовали за Аридемом лишь старые, совсем изможденные каменоломы. Возвращаясь к своим очагам, они разносили весть о воскресшем внуке Аристоника.
Во многих городах началось повальное бегство рабов. Беглецы собирались в ватаги, избивали богатых рабовладельцев, грабили храмы и скрывались в лесистых предгорьях.
XII
Новости, одна тревожней другой, наполняли дом Люция. Десятки знатнейших сенаторов погибли по воле Суллы. Одной своей властью диктатор ввел в Сенат триста денежных мешков-оптиматов.
Из Рима прибыла новая волна беглецов, родичей убитых. Тихие скорбные воспоминания сменили шумные философские споры в библиотеке Люция.
Тамор ласками и заботами ободряла изгнанников, встречала их богатыми дарами и пристраивала на выгодные должности. Некоторое время она даже не появлялась на ипподроме и в цирке, забросила пышные наряды и облеклась в белую столу из тонкой иберийской шерсти. Роль римской республиканки-матроны, верной мужу, чистой и стыдливой, увлекла пылкую гетеру.
Вскоре в Синопу пришли слухи, что римский военный трибун Эмилий Мунд, любовник Анастазии, жены Антиоха-младшего, на пиру поссорился с мужем своей любовницы и заколол царевича и его отца Антиоха-старшего. На трон взошла Анастазия.
Молва утверждала, что новая царица дарит свою благосклонность чуть ли не всем римским центурионам.
— Распутница! — возмущалась Тамор. — С поработителями родины… — тут же вздыхала: — Бедный царь Антиох! Он был так мил и приветлив со мною, когда гостил в Синопе. Каких дивных коней он подарил Филиппу!