Филипп вынул кошелек. На миг перед глазами встало видение: тетрарх Дейотар — в блеске царских одежд, молодой, красивый… «Хватит рубить головы, завтра всех распнем на римский манер!» — тяжело хлопнул по столу ладонью и посмотрел на Анастазию, ища ее улыбки. «Жестокий деспот! Он и с братом своим не лучше обошелся», — вздохнул Филипп, протягивая пришельцу деньги.
— Купишь лекарства, а я прикажу подать тебе на ночь горячего вина и разжечь очаг в твоей комнате. Завтра зайдешь ко мне.
Когда галатянин вышел, Филипп с любопытством развернул свиток. Затем углубился в чтение. Письмо содержало обычные жалобы восточного царька на самоуправство римских магистратов.
Взывая к Немеркнущей Справедливости Великой Республики Квиритов, брат Дейотара проклинал на чем свет стоит какого-то Эмилия Мунда. Получалось так, что все беды, обрушившиеся на Азию, — дело рук этого блудника и корыстолюбца. Эмилий Мунд позорит имя римлянина… Филипп пропустил длинный перечень нечестивых злодеяний Мунда и с интересом вчитался в конец письма; из туманных и цветистых фраз жалобщика лазутчик понял: сейчас в римских азийских провинциях все заперто по эргастулам. Лишь кучка родовитых землевладельцев и богачей купцов спаслась от государственного рабства и продолжает заниматься искусством, торговлей и ремеслами, платя римлянам непомерные подати и взятки. Хозяйство провинций разорено. Скоро остатки свободнорожденных будут обращены в рабство. И сделал все это Эмилий Мунд и его, жалобщика, брат, тетрарх Галатии Дейотар…
Филипп свернул свиток: «Жалуется бывший глупый царек! Даже глупцу стало ясно, что римляне враги его народа. Но он ищет защиты… у кого? У Цицерона! И защиты платной: “Если вернут мне владения, я щедро отблагодарю его…” Нет, для Цицерона вряд ли все это окажется новостью, но мне и Митридату свиток пригодится: перед войной мы распространим его по всем царствам Востока».
* * *Утром Филипп встретил жалобщика искренним вздохом:
— Мне жаль тебя. Я читал твое прошение. Боги жестоки к тебе. Но, чтобы помочь твоему несчастью, я должен знать все: сколько римских войск в Галатии? Где и какие легионы раскинули свой стан? Где их склады и куда ведут дороги, проводимые Римом? — «Если он ответит на все мои вопросы, он глуп, но не окончательно, — с брезгливой жалостью подумал Филипп. — Я щедро награжу его». — Ты задумался? Возьми на добрую память, — Филипп протянул три алмаза.
Бывший галатейский царек грустно покачал головой.
— Дай мне деньгами. Еще подумают, что я похитил… Я все расскажу тебе.
II
Рабы сидели с путами на ногах. Торг еще не начинался. Одни подкреплялись ячменными лепешками, другие сидели недвижно, застыв от горя. Молодой германец, светловолосый и статный, стоял у столба. Его ноги до самых колен были выбелены в знак того, что он впервые выведен на продажу. Пленник безнадежно глядел вдаль.
Муж и жена, оба немолодые и изнуренные, сидели молча. Женщина одной рукой гладила вздрагивающие пальцы мужа, другой убаюкивала толстенького малыша.
Недалеко от них старуха в отчаянии обнимала красивую рослую девушку. Коричневое морщинистое лицо старухи было безжизненно, как маска скорби. Девушка оставалась безучастной. Она устала страдать и, казалось, уже не ощущала никакой боли.
Пришел оценщик. За ним один за другим потянулись покупатели: кудрявые и нарядные восточные купцы, виллики — надсмотрщики эргастулов с грубыми топорными лицами и жадными рыщущими взглядами и, наконец, крестьяне из горных районов, загорелые, мускулистые и молчаливые.
Торг начался. Филипп стоял в толпе — ему нужны были рабы, знающие местную речь и обычаи. Первым вывели молодого германца. Нагой, белокожий (рабов продавали нагими, чтоб продающий не мог скрыть их увечья), он стоял на помосте, зябко и стыдливо поеживаясь. Маленький черноволосый финикиец похлопывал его по плечу, велел прыгать, скалить зубы и, наконец, купил за двадцать денариев[30] (столько же платили за вьючного осла).
Толстенького малыша никто не покупал. Отца продали в горную деревушку. Мать купил надсмотрщик эргастула. Женщина, дико закричав, кинулась к мужу. Несчастный взял на руки ребенка. Он пытался уговорить крестьянина купить малыша. Здоровый, крепкий мальчуган уже через семь-восемь лет станет работником. Ребенку не надо отдельной еды. Отец прокормит его из своей чашки. Женщина упала на колени. Пусть новый хозяин ее мужа купит ребенка! Она не может взять его в эргастул. Там детей замаривают. Она ловила край плаща и целовала ноги крестьянина.