На примере творчества Псиакса можно наблюдать, как, внимательно вникая в детали, один и тот же художник рисовал одежду разных народов, наблюдая ее в жизни. Псиакс работал в период, когда только начиналось распространение краснофигурного стиля живописи: хорошо владея традиционной чернофигурной росписью, он стал одним из первых выдающихся мастеров нового стиля. Кроме упомянутого краснофигурного алабастра с амазонкой в скифском костюме, сохранилась его чернофигурная ваза с уникальным изображением скифа, играющего на трубе.[428] Одежда музыканта сходна с одеждой амазонки, но шапка у него иная, с острым стоячим верхом, как на рис. 28 и 29. В своих росписях Псиакс, как и другие художники, запечатлел два типа скифских шапок, которые отличались от головных уборов других варваров. Персидские, например, были мягкими, а фракийские имели свисающий на шею хвост лисы. Если костюм персов напоминал скифский, то у фракийцев мы видим поверх хитонов плащи из плотной белой шерстяной ткани с разноцветными полосами.[429]
Скифская шапка, сшитая из плотной кожи, не только согревала в холодную погоду, но и защищала голову и шею от легкого оружия, брошенного с расстояния. Один тип этих головных уборов имел стоячий выступ посередине (рис. 28), как хорошо видно у скифа с двумя амазонками. Другой тип шапки с округлым верхом изображен на амазонках Псиакса и Эпиктета (рис. 25, 27). Скифские шапки отчасти напоминают наши ушанки, так как имеют два боковых уха, в случае надобности завязывающиеся под подбородком; третье ухо опускается на шею. Как и на современных ушанках, уши скифских шапок можно было поднять и завязать наверху, что видно на ряде рисунков.[430]
Специфическую особенность скифского вооружения составлял горит (рис. 20, 25, 26, 27, 28, 36—38, 42—44, 53, 55). В отличие от колчана, предназначенного только для стрел, горит имел два отделения, в которых одновременно находились лук и стрелы. Другие компоненты вооружения — луки с изгибом посередине, стрелы и боевые топоры — использовали разные народы. Горит же характерен лишь для кочевников Северного Причерноморья. Скифы носили его у пояса на перевязи, охватывающей шею и плечо. Греки использовали лук и стрелы лишь на охоте и перебрасывали ремень колчана только через плечо, как можно видеть, например, на многочисленных статуях Артемиды и Аполлона. Наружную часть горита скифы украшали всевозможными узорами. Возможно, судя по изображению чешуйчатого орнамента, для этого использовалась кожа змеи. Крышка горита запахивалась сбоку и снабжалась меховым хвостом.
Псиакс и Эпиктет изобразили скифские гориты верно до мелких деталей: некоторые художники, не понимая их назначения, добавляли к вооружению скифа еще узкий греческий колчан, но стрелы все же помещали в горит.[431] В конце VI в. художники иногда рисовали скифов в греческих хитонах, уже не по незнанию их костюма, а потому что в Греции летом в жару скифы, вероятно, отказывались от своей национальной, слишком теплой одежды.
Начиная со второго десятилетия V в. в аттической вазописи теряется реальное изображение деталей скифского костюма и вооружения. Они постепенно приобретают устоявшиеся обобщенные черты, с некоторыми вариациями переходящие от одного мастера к другому и не несущие уже никакой живой информации. На примере италийского кратера со сценами из мифа об Ифигении в Тавриде (рис. 22) мы видели, сколь условен стал в IV в. вид амазонки и причерноморского варвара.
Анализ вазовой живописи привел ученых к важному выводу, что между 530 и 490 г. афиняне нанимали скифских лучников во вспомогательное войско.[432] Этот факт не запечатлелся в сохранившейся древней литературе. Зато нарисованные с натуры костюмы скифов и амазонок на вазах аттических художников дают нам бесценные знания о внешнем виде скифов рубежа VI—V вв.
Позже, когда скифы появились на улицах Афин в роли полицейских, они оказались уже недостойными изображений афинских художников, а в литературе внимание им уделила лишь комедия. К тому времени из живого фольклора и литературы ушли варианты мифов об участии скифов в Троянской войне. Мы узнаем о них лишь по вазовой живописи, дополняя единственным литературным свидетельством — насмешкой Страбона над теми, кто верил, что кочевники из-за Борисфена пришли на помощь троянцам.