Сходные мотивы можно найти в стихах Овидия. Строки одной из «Печальных элегий» в прозаическом переводе звучат так: «Меня удерживают студеные берега Евксинского Понта; он назван был древними Аксинским. Ведь его гладь волнуется не умеренными ветрами, и ты, чужеземный корабль, не войдешь в приятные гавани. Вокруг племена, которые кровью ищут добычу, и земля внушает страх не менее ненадежной воды».[26]
Действительно, на протяжении нескольких столетий, особенно благодаря знаменитой трагедии Еврипида «Ифигения в Тавриде», в представлении образованных греков и римлян северное побережье Черного моря неизменно связывалось с описанием жестоких обычаев тавров, тем более, что эти обычаи не изменились и в первые века нашей эры. Римский историк Тацит описал кровавую расправу с префектом когорты и его воинами, корабль которых тавры захватили в плен[27].
В античных источниках происхождение эпитета «Евксинский» имеет двоякое толкование. Согласно одному из них после возникновения на берегах Понта множества греческих колоний Негостеприимное море превратилось в Гостеприимное как для эллинов, поселившихся на его берегах, так и для тех, кто приезжал из Греции торговать с ними.[28] Согласно другому толкованию греки дали морю ласковое название, чтобы задобрить его бурный характер.[29]
Иную гипотезу о происхождении наименования предлагают специалисты по античной мифологии.[30] Первые впечатления греков о неизвестном бурном и бескрайнем море воплотилось в легенды, где Понт изображался краем мира, откуда идет дорога в потустороннее царство. Прилагательное «Евксинский» означало первоначально «гостеприимно встречающий мертвых», то есть по этому морю душа умершего отправлялась в Аид. Недаром вход в него помещали в стране киммерийцев на севере Понта.
Это объяснение представляется нам вполне убедительным, но его смысл, видимо, недолго оставался в памяти греков. Со второй половины VI в. и до конца античности они с полным основанием считали Понт гостеприимным в прямом смысле этого слова. Ведь на его берегах возникло много греческих городов, эллинские корабли постоянно бороздили его воды, везя сюда всевозможные товары со всех концов Греции и вывозя местные хлеб и сырье.
Итак, Черное море, сначала Негостеприимное, стало затем Гостеприимным, но называли ли его греки черным, подобно многим другим народам? Известно ведь, что иранское и старые кавказские, а позднее турецкое и современное русское и греческое наименования связаны именно с определением «темный» или «черный». В античной литературе лишь однажды встречается такое определение в 107-м стихе трагедии Еврипида «Ифигения в Тавриде», и некоторые исследователи видят здесь одно из античных наименований моря.[31] Это малосостоятельная гипотеза, так как в греческой литературе с морской водой нередко связывали определение «черная». К примеру, в «Илиаде» вестница богов Ирида погрузилась в «черное море» близ острова Самоса, чтобы отыскать в морской пещере Фетиду и других богинь Океана.[32]
Северные берега Понта греки с первых шагов знакомства определили как скифские земли. Исключение составлял один отрезок, где Крымские горы выходят к побережью. Они показались грекам сходными с горным массивом Тавр в Малой Азии, и на них было перенесено это наименование. Аналогичная картина наблюдается на Сицилии и в Испании, где горные цепи также получили от греков название Тавр. Так поступали многие народы при переселении на новые земли, называя там свои поселения и окружающие географические объекты именами, которые им были привычны на родине. Например, карта Америки изобилует множеством европейских топонимов.
От горной цепи Тавр произошло наименование Таврика, сначала относившееся лишь к горному Крыму. Его население соответственно стало именоваться таврами.[33] Остальная же известная грекам часть Восточной Европы считалась Скифией с начального периода колонизации.
На рубеже VII—VI вв. поэт Алкей, уроженец острова Лесбос, в одном из своих гимнов назвал Ахилла «владыкой скифской земли». Поэт имел в виду земли милетской колонии Борисфена, а затем Ольвии в районе Днепро-Бугского лимана. Здесь, как показывают материалы археологических раскопок, гораздо больше, чем в других колониях, было распространено поклонение Ахиллу.
Спустя столетие, Гекатей отмечал на Понте «скифский город» Керкинитиду. Это упоминание характеризует не население города, а его местоположение в скифской земле. Подобным образом Гекатей назвал Лигурийскими греческие колонии Массилию и Монойкос. Первый город (современный Марсель) был колонией Фокеи, а второй основали жители Массилии. Таким образом, в сочинении Гекатея отразился обычай греков давать определение городов по тому народу, на землях которого они основывались. Такое определение закреплялось на века. Это иллюстрируют две надгробные надписи. В эпитафии Мойродора, умершего во II в., говорится, что его родиной была Ольвия в Скифии, а более ранняя надпись (рубеж IV—III вв.) из некрополя Пантикапея гласит, что погребенного здесь Гекатея «укрыла скифская земля».[34]
33
Соломонік Ε. І. Тавріка [про походження етноніма і топоніма] // Археологія, 1976, № 20. С. 46—50.